Особый отдел

– Конечно! У вас же за дверью пожарный щит, словно нарочно, висит. Любой шанцевый инструмент на выбор.

– Я здесь при чём! – огрызнулся бармен. – Пожарная инспекция такое предписание дала, мать их враскорячку!

– Ты в присутствии девушки слова-то подбирай, – посоветовал Ваня. – Ведь и в морду недолго схлопотать.

– Прошу пардону, – потупился Стёпа. – Я думал, это сексот переодетый, вроде тебя.

– За сексота тоже нарваться можно, – сделав пальцы «козой», Ваня пугнул бармена. – Придётся тебе выставить мне сто грамм за счёт заведения. Заодно и подмогу по телефону вызови. Самим нам из этой ловушки не выбраться. Что называется – влипли…

Узнав про Людочкины приключения, Кондаков проявил столь редкое по нынешним временам великодушие и на очередную встречу с Чертковым отправился один, но на сей раз со всей полагающейся подполковнику помпой, то есть на служебной машине со спецсигналами – сиреной и мигалкой.

Впрочем, появление истошно завывающего и сверкающего фиолетово-оранжевым пламенем механического зверя ничуть не растревожило деревню, тяжкий сон которой издревле порождал своих собственных, свойственных только этой земле чудовищ – химерическую помесь терпеливого вола и неистового вепря, к тому же весьма неравнодушного ко всем видам дурмана.

Чертков, уже расплевавшийся с грядками, выглядевшими в его исполнении, словно длинный ряд безымянных могил, сейчас пересаживал малину, густые заросли которой напоминали знаменитый майнридовский чепараль – Шервудский лес Северной Америки.

– А не поздно? – заходя во двор, поинтересовался Кондаков.

– Наоборот, рановато, – ответил Чертков. – Сутки ведь ещё не миновали.

– Я говорю, не поздно ли малину пересаживать! – Кондаков повысил голос. – Неужто оглох?

– Ничего с ней не станется. Живучая, зараза, как марксизм. Могу тебе часть уступить. Голландский сорт, по большому блату доставал.

– Мне свою некуда девать. А марксизм ты, лишенец, не тронь. Если бы не такие, как ты, он ещё сто лет бы стоял… Лучше скажи, что по делу слышно?

– Вот так сразу и скажи! Ты сначала как человек в дом зайди. Посидим, выпьем. Песню споём.

– Недосуг мне песни распевать, – нахмурился Кондаков. – По горячему следу иду.

– По горячему? – фыркнул Чертков. – Твой след не то что остыл, а быльём порос. Да ещё каким быльём! Одни говорят, будто этому гаврику Серго Гобашвили голову бензопилой отпилил. Другие, что это инопланетянин был, под человека замаскированный. Сам на родную планету стартовал, а ненужную оболочку ментам на память оставил.

– Быльё меня не интересует. Я его и без тебя наслушался. Мне конкретные факты нужны.

– Из-за этих фактов сегодня ночью мои подпаски весь город перетрясли. Пару раз даже в перестрелку встряли.

– Только не надо мне рекламу вешать! Что в сухом остатке? Проще говоря, в итоге.

– Да нет пока никакого итого. – Чертков смущенно поскрёб в затылке. – Непричастны урки к этой мокрухе. Никоим боком не причастны. Все группировки дружно отмежевались. Да и вшивари мелкие на это не пошли бы. Подрезать фраера или ногами до смерти забить, это они ещё могут, а чтобы голову оторвать – ни-ни. Все авторитеты на том сходятся, что убийцу нужно в ваших собственных рядах искать, а то и повыше. Не надо свои подковерные распри на блатарей списывать.

– И это весь твой сказ? – физиономия Кондакова приобрела скорбное выражение.

– Всё, что могу. – Чертков развёл руками. – Как говорится, не веришь – прими парашу.

– Вчера ты иначе себя вёл. Соловьём заливался. Сорок бочек арестантов обещал.

– Выпил, вот и понесло, – честно признался Чертков. – Да и мамзель твоя повлияла. Где она, кстати?

– Допрашивает одного гуся вроде тебя. Показания выколачивает.

– Неужели дерётся? – уважительно поинтересовался Чертков.

– Ещё как! По яйцам бьёт – получше, чем футболист Бубукин по мячу.

– Свят, свят, свят, – Чертков перекрестился. – А ведь вся из себя такая холёная. Не дай бог такая сноха достанется!

– Так что, считай, тебе крупно повезло. – Кондаков стал закатывать рукава. – Сегодня я один против тебя. Вчерашний уговор помнишь? Не отказываешься?

– Я от своих слов никогда не отказываюсь. Коль заслужил – бей. – Чертков опустил подбородок к груди, ноги расставил пошире и чуть наклонился вперёд, сразу став похожим на знаменитую скульптуру «Никогда не сдадимся».

Кондаков, следуя примеру хозяина, тоже принял боксёрскую стойку и, как бы примериваясь, несколько раз коснулся его скулы кулаком.

– Не выпендривайся, – попросил тот. – Мне ещё поросёнка кормить надо.

– Сейчас. – Кондаков отвёл правую руку назад. – Раз, два, три! – но в последний момент переменил планы и коротко – снизу вверх – врезал левой в солнечное сплетение своего спарринг-партнёра.

Чертков от удара резко скрючился, упал и в той же позе остался лежать на свежевскопанной грядке.

– Хана морковке, – подув на кулак, сказал Кондаков. – Пересеивать придётся.

– Ы-ы-ы, – замычал Чертков. – Ы-ы-ы… Опять ты меня, начальник, обштопал…

– Это я за вчерашнее рассчитался. У меня после твоей оплеухи до сих пор в глазах двоится. И ничего. Пережил. Двигаюсь. – Взяв стоявшую поблизости лейку, он щедро оросил Черткова водой.