– Теперь понятно, к чему ты клонишь, – заметил молчавший до сих пор Романенко, эксперт технического сектора. – Ты хочешь сказать, что разум нужен природе тогда, когда по мощи, по крайней мере, сравняется с мертвой материей? Когда же это произойдет? Чтобы завоевать Вселенную, нужна вечность.
– Вечность… – поморщился Станислав. – И это речь инженера.
– Ответ пессимиста, – сказал Микульский. – Уже через двадцать лет мы овладеем энергией Солнца, ну, хотя бы близко подойдем к этому пределу. Еще через пару сотен лет – энергией всего Рукава Ориона. Через каких-то полтысячи лет вся Галактика будет у наших ног!
– А дальше?
– А дальше весь Космос! А он-то как раз и не вечен, и не бесконечен.
– Пока мы будем овладевать галактиками, Вселенная начнет сжиматься, и в конце концов все наши честолюбивые помыслы упрутся в черную дыру сингулярности!
– Наконец-то! – сказал Томах с удовлетворением. – Вот потому-то природе и понадобился разум, ибо только с его помощью она может предотвратить свой конец в черной дыре Биг Хоул! После цикла красного смещения наступит цикл фиолетового, Вселенная начнет сжиматься, тут и выйдет на арену Разум, чтобы спасти себя, а тем самым и Вселенную! Ту, что станет нашим домом.
В кают-компании наступила тишина. Спорщики сдержанно переваривали гипотезу Томаха, высказанную им в полушутливой форме, популярно. И хотя все понимали, что в гипотезе этой почти нет науки и она, скорее, любопытный мысленный эксперимент, безопасников она заинтересовала.
– Но есть мнение ученых, что срок существования цивилизации – всего лишь несколько десятков тысяч лет, – сообщил Микульский. – У нас же до «конца света» после фиолетового смещения – десятки миллиардов! Где же тут цель Разума как главной защитной силы Вселенной? К тому времени во всем мире останется только «мертвая материя» – электронно-нейтринный газ.
– Миллиарды, – согласился Станислав. – Но кто может с уверенностью сказать (не знать, нет, знать и даже прогнозировать так далеко в будущее невозможно), что для той великой цели мы не должны развиваться непрерывно миллиарды лет? Или, с другой стороны, что, если мы, люди, – тупиковая ветвь Разума, возникшая слишком рано, но возникшая как одна из бесчисленных попыток природы создать именно тот тип Разума, который способен достичь цели – сохранить Вселенную такой, какая она есть?
Снова молчание. Потом голос Романенко:
– Со всем согласен, кроме одного: что я тупиковая ветвь!
В кают-компании вспыхнул смех.
Потом вдруг ожил динамик общих команд под потолком кают-компании, пискнул, глубокомысленно прокашлялся и продекламировал:
– «Поскольку Ничто не есть Нечто, все, что не Нечто, есть Ничто; а тот факт, что Нечто не есть Ничто, является чрезвычайно веским доводом в пользу Ничто, особенно для людей, искушенных в житейских делах»[24].
Видимо, в рубке прислушивались к разговору в кают-компании, и теперь кто-то из экипажа высказывал свое мнение по этому вопросу.
Смех вспыхнул с новой силой.
– Интересно, зачем тебе понадобилось затевать дискуссию о миссии Разума? – спросил Богданов Томаха, когда они шли по коридору к каютам пассажиров. Филипп шел сзади, у него вертелся на языке тот же вопрос.
– Во-первых, потому что он меня интересует, – лукаво усмехнулся Станислав. – А во-вторых, проблема «миссии Разума», как ты назвал, тесно смыкается с нашей проблемой Наблюдателя.
– Это каким же образом?
– А таким, что единственное, ради чего стоило бы сохранить Вселенную любой ценой, – ее красота и гармония! От атома до пейзажей, радующих нас, людей, и до невиданных еще красот, которыми любуются другие разумные существа, опередившие нас в развитии.
– Наблюдатель?
– И он тоже. Мы же, к сожалению, часто выносим в космос пагубный опыт земной практики хищников! Вот и приходится Наблюдателю вмешиваться.
– Сильно! Долго думал?
– Иронизируешь, несчастный? – рассердился Станислав. – Думал я долго, да и фактов у нас немало. Кстати, я развил свою гипотезу о «галактической службе УАСС». Судя по всему, Наблюдатель то же самое, что и погрансектор, а может быть, и еще хуже – выполняет функции нашего отдела безопасности, только в галактическом масштабе. Годится? Уверен, что факт исчезновения грузов – это предупреждение не применять технику, способную глобально изменить облик и климат тех планет.
Богданов замедлил шаг.
– Меня убеждать не надо, я давно это понял. Но почему «зеркала» появились у разведчиков? Они-то не полномочны применять подобную технику, да и нет ее у них.
– Прилетим на место, разберемся.
Никита вздохнул.
– Твоими бы устами да мед пить. Договорим после финиша, спокойного старта.
Он скрылся за дверью каюты, куда уже вошел Бруно.
Томах шагнул в соседнюю дверь, остановился на пороге, Филипп попробовал сдвинуть его с места, и они с минуту молча боролись, пока Филиппу не удалось двумя рывками нарушить равновесие друга.
– Старею, – грустно сказал Станислав, поднимаясь с ковра на полу каюты. – А?
– Много болтаешь, – в тон ему ответил Филипп. – Вся энергия уходит на разговоры.
Томах включил автоматику каюты и вырастил из стены кровать, сел, глядя в пол перед собой.