Особый контроль

Филиппа Томах нашел дома погруженным в размышления, судя по выражению лица — не очень приятные.

— Где это ты был? — спросил его конструктор вместо приветствия. — Я тебя ищу уже вторую неделю.

— Работа, — пожал плечами Станислав. — Я был там, куда не достает связь через личный видео.

— Снова тайны…

— Завидуешь? — Томах вынул из окна доставки на кухне бокал с дымящимся соком, принес в гостиную и стал, не торопясь, пить мелкими глотками. — Я был у пограничников, на периферии. Если хочешь, переходи к нам на работу, у тебя тоже появятся тайны.

— Кем? — невесело засмеялся Филипп. — Экспертом?

— Можешь и экспертом, но лучше инспектором на оперативную работу отдела.

Филипп перестал улыбаться и недоверчиво посмотрел в карие, спокойные глаза Томаха, в которых время от времени мелькали иронические или насмешливые огоньки.

— Шутишь?

— Абсолютно серьезно.

Филипп подумал, отобрал пустой бокал у друга и остановился напротив, расставив ноги.

— Выкладывай, что у вас там случилось.

Томах испытующе посмотрел на него.

— Разве по мне заметно, что у нас что-то случилось?

— В общем-то… нет, но я… чувствую.

Томах слегка нахмурился, все еще рассматривая Филиппа, потом отвернулся и пошел на кухню за следующим бокалом.

— Ты мне не ответил на предложение, — сказал он оттуда.

— Ты тоже — на мой вопрос.

Томах появился в проеме двери, на ходу прихлебывая тоник из запотевшего бокала.

— Умер эфаналитик Василий Богданов, брат Никиты.

— Брат Богда… Как умер?

— От умственного и нервного перенапряжения. Работал в паре с “Умником”, вот как ты со своим вычислителем, решал какую-то футур-задачу… Через два часа его нашли мертвым с эмканом на голове. А “Умник” ничего не помнит. Такой вот фокус. Но это наши заботы. — Томах сделал ударение на слове “наши”. — Хотя в скором времени они могут стать и твоими. Я понимаю, мое предложение для тебя неожиданно, поэтому не торопись с ответом. Все взвесь и проанализируй. Позволю заметить, что не каждого приглашают работать в Управление, а тем более в отдел безопасности. И еще: УАСС — это организация, для работы в которой необходимо иметь призвание, а работа требует столько сил, умения, желания, самоотдачи, дисциплины, жизни наконец! — что упаси тебя бог согласиться и не выдержать! Не помню, кто сказал, что работа без нравственного оправдания — бессмыслица или того хуже — жестокая необходимость, но знаю, что сказано это о спасателях и безопасниках. Если хочешь, для меня работа безопасника — призвание. Вот когда ты сможешь так сказать про свою, — неважно, будешь ли ты конструктором или спортивным деятелем, — тогда я возьму свое предложение назад. А пока думай. Согласен?

Филипп качнул головой.

— А что мне остается? Ты прав, в последнее время я не нахожу удовлетворения в своей конструкторской работе, только едва ли когда-нибудь…

Томах протестующе поднял руку.

— Я же сказал, не спеши, время покажет.

Филипп задумался, вертя в руках пустой бокал. Томах принялся разглядывать комнату, отмечая новые штрихи в ее убранстве, появившиеся с тех пор, как он был здесь в последний раз. Он встал с дивана, прошел к панели домашнего координатора и в нише под стенным виомом увидел миниатюрный видеопласт: горы, язык ледника, снежное поле и в черной пасти пещеры Женщина в сияющем белом платье. Аларика.

Станислав некоторое время рассматривал лицо женщины и вернулся к дивану.

— Откуда это у тебя?

— Что?.. Она мне сама подарила.

— Вот как? Интересно!

Филипп остановился напротив друга и через силу, не глядя на него, спросил:

— Ты знал Сергея Реброва?

— Кто же его не знал?

— А почему не сказал мне, что он погиб?

— Зачем? Разве это что-нибудь изменило? Филипп угрюмо посмотрел в глаза Станислава.

— Думаю, изменило.

— Ну, а я так не думаю. И коль уж зашел разговор, ответь мне: ты что же, всерьез решил наверстать упущенное? Не поздно?

Филипп вспыхнул, увидя в словах инспектора скрытый и неприятный подтекст. Но сдержался.

— Не надо так, Слава. Ты же не знаешь…

— Э-э, брат, шалишь! Я все о тебе знаю, даже то, чего ты сам о себе не знаешь. Что касается Аларики… зря ты это все затеял. Слишком хорошо я знаю их жизнь. И любовь. Не зная тебя так, как знаю, я бы подумал, что у тебя взыграло самолюбие, но не могло же оно молчать столько лет? Ты же абсолютно ничего не знал об Аларике, так? И не пытался узнать, хотя меня это всегда поражало. Что же изменилось? Случайная встреча всколыхнула омут былых чувств? А смерть Сергея развязала руки?

Филипп потемнел, сжимая кулаки. Станислав с любопытством смотрел на него снизу вверх, сплетя пальцы на животе.

— Не нравится? Что ж, иначе не могу. Мне было больно за вас обоих пять лет назад, хотя я уже тогда знал Сергея Реброва. Но не причиняй новой боли Аларике, она этого не заслужила.

— Постараюсь, — глухо ответил Филипп. — Ты со мной так никогда раньше не разговаривал.

— Потому, что, по-моему, ты был счастлив. Ну, или будем говорить иначе, был уверен в правильности своей линии жизни.

— А сейчас не уверен?

— Сейчас нет. И это меня и пугает и радует. И если все объясняется только влиянием Аларики — это плохо.