Особый агент

— Да, но брат не был женат! Почему бы он ни признал своего сына? — сомневается Фарина.

Да, действительно, загвоздка. Афийцы любят своих детей, и если уверены в отцовстве, им достаточно сказать об этом священнику в любом храме. Он тут же внесет соответствующую запись в свиток. И ребенок автоматически перестает быть незаконнорожденным. Но ведь могут же быть обстоятельства, помешавшие брату Фарины это сделать?!

— Ну, а если, ваш брат не знал, что у него будет сын?! Допустим, отец девицы перевез семью в другой город, когда она сама еще не поняла, что беременна? Или насильно выдал ее замуж за выгодного жениха и тот увез жену подальше?! А у девушки остался только браслет на память о любимом?! И она одна знала правду, кто отец ее ребенка? — фантазирую я.

— И мальчик приехал ко мне, когда узнал про казнь, — подсказывает она, невольно заражаясь азартом создания легенды.

— Правильно. Только он уже несколько лет как покинул свой город, сбежав после смерти матери на торговом судне. Это, чтобы никто не начал копаться в его прошлом. А как звали вашего брата?! Кстати, вам он мог рассказать о своей любви, и поэтому, увидав браслет, вы сразу поняли, что перед вами племянник.

— Да, да — уже обживает в своем сердце эту легенду Фарина. — А звали брата Гридас Карзи.

— Чудесное имя. Девушка могла назвать сына в память об отце Гриден. А фамилию Карзи можно записать в любом храме с вашего согласия. Ну как, подойдет?! Гриден Карзи! По моему неплохо. А то, что вы зовете его Рикен, ну это вы попросили его разрешить так называть в память о сыне. Вы этого хотели, Фарина?!

— Нет, — неожиданно отвечает она, — то — есть, да, всё это правильно, у мальчика будет законное имя, но я говорила про другое. Вы изменили его лицо, я понимаю, так нужно, мне даже нравится, он стал еще красивее, я думала, это невозможно... Только... изменить его внешность мало. Это чувство..., ну к королеве, ему самому не справится... я вижу, он страдает... если бы ... ну вы понимаете... — она смахивает слезинку с глаз и отворачивается к фонтану.

Так. Вот теперь, кажется, понимаю. Мамочке жаль сыночка, он мучается оттого, что девушка, которую он любит, не узнаёт его с новым подбородком. И я должен быстренько стереть из его памяти все воспоминания об этой любви. И все заживут счастливо. Единственное, чего она не допускает, так это того, что человек только сам имеет право решать, что для него лучше. Забыть любовь и жить счастливым как идиот, или быть несчастным, но помнить, как это было прекрасно, когда тебя любили.

— Простите меня Фарина, — говорю я тихо, — но этого я сделать не могу. Даже если бы хотел. Менять память человека означает убить его как личность. Тело будет жить, и может, даже будет счастливо, но это будет совсем другой человек, вы должны это понять. Это все равно, что вылить из кувшина молоко и налить чай. С виду тот же кувшин, но суть совсем другая. И еще, такое нельзя делать без согласия человека, а я никогда не поверю, чтобы Трик согласился. Простите.

— Это вы меня простите, — вытирая слезы встает Фарина. -Я, наверное, кажусь вам такой глупой, но у меня все время болит за него сердце.

И стремительно уходит, не ожидая, что я придумаю, чтоб ее утешить. Я без прежнего удовольствия допиваю остывший кофе, и, поглощая пирожки, начинаю обдумывать план дальнейших действий. И вдруг чуть не подавившись пирожком, подпрыгиваю на месте. Тьма меня забери! Я тут прыгаю в спортзале как клоун, занимаюсь душещипательными разговорами с кухаркой, а в башне меня ждет связанный шпион! Стремительно сорвавшись со скамьи, лезу под куст, где последний раз видел Малыша, и нахожу его наполовину закопавшимся в рыжую, едва просохшую почву. Несмотря на сырость, в ямке ему нравится и мне стоит больших усилий выманить черепашку оттуда.

— Чем ты там занимаешься, Эзарт?! — раздается над моей спиной заинтересованный голос Трика.

— Проверяю, как ты делаешь свою работу, — рычу я, на коленях выползая из-под куста с Малышом в руках.

— Какую работу?! — непонимающе смотрит секретарь.

— Где песок, который я просил тебя насыпать в саду?! — пытаясь хоть немного отчистить безнадежно испорченную одежду, сердито интересуюсь я.

— Какой... а разве ты говорил серьезно?! — упавшим голосом бормочет Трик.

— А разве я хоть раз говорил несерьезно?! — возмущаюсь я, направляясь к дверям.

— Но ты ушел в тюрьму, и я... — плетется за мной растерянный секретарь.

— Я ушел в тюрьму, и попросил вас покинуть замок. — Продолжаю накачку, поднимаясь по лестнице, — Но, пользуясь моим дружеским отношением, вы решили никуда не уходить. Хорошо. Остались, и, вместо того, чтоб сделать то, что я просил, отправились собирать по городу пациентов доктора Каса. И еще зачем-то рылись в моей спальне.