Особые приметы

— Провокатор, контрреволюционер!

Звон разлетевшегося вдребезги стакана. Двое. Схватили друг друга за отвороты пиджаков. Придвинулись лицом к лицу.

— Пустите!

— Я видел! — Это выкрикнул элегантно одетый негр. — Он, паразит, писал в туалете контрреволюционные лозунги.

— Сами вы провокатор!

— Я же слышал, что ты сейчас тут врал и выдумывал!

— А вы кто такой?

— Мои документы вот! Я честный кубинец и революционер, а ты…

Их окружили. Хозяин бара безуспешно пытался разнять их. Кто-то посоветовал вызвать полицию.

— Уйдем отсюда, — сказал Альваро.

Подымаясь по лестнице, он несколько раз споткнулся.

Но освежающий ночной холодок снова оживил его. Спать расхотелось.

— Проводить тебя до «Свободной Гаваны»?

— Я бы не прочь еще чего-нибудь выпить.

— А тебе не станет плохо? — Сара вела его, нежно держа за руку.

— Нет.

— А то у меня в сумочке две таблетки аспирина.

— Спасибо, мне не надо.

В баре «Сент-Джонс» они столкнулись с компанией журналистов и фоторепортеров, прибывших в Гавану со всех концов света. Большинство из них Альваро знал еще по временам работы в агентстве. На Кубу их привело объявление блокады. Они слетелись сюда, словно стая коршунов, и вот уже несколько дней шныряли по редакциям газет и министерствам, пытаясь выведать что-нибудь в связи с предполагаемой высадкой американцев, которой так и не суждено было состояться. Они пригласили Альваро и Сару к своему столу, приветствуя коллегу насмешливыми жестами и улыбками.

— Смотрите-ка! Да он и вправду спился. Не зря нам про него в Париже рассказывали… Твое пьянство прославило тебя на всю Европу.

— Пьянство? Я абсолютно трезв.

— А ведь был многообещающим молодым талантом. Но вот вам результат: политика, дайкири, кубинки — и крышка, погиб человек ни за что ни про что…

Все засмеялись, а толстый аргентинец продекламировал эпитафию, сочиненную для Альваро его товарищами по Национальному совету культуры.

— Есть новости? — спросил Альваро, силясь сохранить хладнокровие.

— Днем прошел слух, будто на рассвете была предпринята попытка высадиться. Потом его опровергли.

— В Вашингтоне полагают, что Хрущев встретится с Кеннеди.

— Говорят, будто Кастро отдал приказ открывать огонь по американским самолетам.

Разговор был Альваро не по душе, и он направился к единственному свободному столику.

— А ты, — крикнул ему вслед корреспондент агентства Рейтер, — все еще снимаешь решетки и балконы?

— Да, снимаю.

— Дело, мой мальчик, — с покровительственным самодовольством изрек корреспондент. — Желаю успеха.

А ведь действительно, надо быть идиотом, чтобы в то время, когда все вокруг него, вся страна готовится к отражению американской агрессии, коллекционировать фотоснимки старинных решетчатых дверей, кронштейнов и балконов. Он сказал об этом Саре, добавив, что приказ о мобилизации имел для него одно неожиданное последствие: открыл ему глаза на бессмысленность и ненужность работы, которой он так было увлекся.

— Это примерно то же самое, что заниматься отделкой кают, когда корабль идет ко дну. Ты согласна со мной?

— Нет, это просто значит, что надо работать быстрее, — ответила она.

На противоположном конце бара пел под аккомпанемент джаза мулат. Голос был приятного, мягкого тембра. Сара покусывала соломинку, опущенную в бокал с дайкири. Ее глаза блестели, она глядела на Альваро в упор.

— Я счастлива, Альваро, — сказала она, проведя рукой по его волосам. — Когда ты выпьешь, ты делаешься ласковей со мной… Сколько порций рома тебе нужно, чтобы влюбиться в меня?

— Еще столько же.

— Тогда пей, очень тебя прошу. Любить такого обаятельного умного пьяницу, как ты, — это восторг… Приду домой и обзвоню всех подруг, пусть знают, что ты все-таки полюбил меня.

— Да, самое удобное время звонить им, конечно, сейчас.

— Сперва я всегда кажусь надоедливой, что верно, то верно. Но только на первый взгляд. Характер у меня легкий. Со мной знаешь как хорошо, я совсем неплохая. Вот увидишь. И в один прекрасный день ты вдруг поймешь, что не можешь без меня жить.

— Ты в этом абсолютно уверена?

— Абсолютно. Ты останешься на Кубе и будешь счастлив со мной.

— А как ты этого добьешься? Дашь мне приворотного зелья?

— Не все ли равно. Ты будешь мой, так или иначе.

Холл «Свободной Гаваны» был пуст. Портье передал ему две телефонограммы: приглашение от УНЕАК и записочку Лидии. Из Европы ничего на его имя не поступало. Он написал телеграмму Долорес: «Задерживаюсь жди письма», — и вручил рассыльному пять песо, прося передать листок телефонистке, как только откроется телефонная станция. Лифтер, работавший в ночную смену, читал «Моби Дика» в дешевом издании; зевая, он нажал на кнопку двадцать третьего этажа. Альваро почувствовал, как на него вдруг навалились все долгие часы напряжения и усталости, голова закружилась, веки налились сонной тяжестью. Ночной бриз шевелил оконные занавеси. Не раздеваясь, он бухнулся на постель и тут же уснул.

Телеграмма явилась для всех полнейшей неожиданностью семейный конклав заседал в сумрачной гостиной дядюшки Сесара а потом всю неделю судили и рядили.

это сын Флориты двоюродной сестры Эрнесто