Особое задание. Повесть о разведчиках

Дверь приоткрылась неожиданно, словно за ней давно притаились. Женский голос негромко спросил: «Кто?» Вцепившись в дверную ручку, человек приглушённо ответил вопросом на вопрос: «Фашисты есть?» «Нету», — женщина робко выглянула на крыльцо, чтобы разглядеть его при лунном свете, ахнула, приняв за кого-то другого, отпустила дверь. Он шагнул через порог, обессиленно прислонился к стене.

Женщина взяла поставленную на притолоку коптилку и, поняв, что ошиблась, принялась рассматривать его, глянула на ноги, ахнула снова, на этот раз в голос, и, поддерживая его под локоть, повела на кухню, усадила у печи. Подхватив таз, она выбежала на улицу, как была — в ситцевом платье, в войлочных туфлях. Быстро вернулась со снегом. Стоя на коленях на полу, она разрезала ножом одеревяневшие портянки и растирала ему снегом ноги. Когда руки её нестерпимо заныли от снега, она сказала ему: «Теперь попробуй». Он встал, шагнул, пошатнулся, шагнул ещё. «Чуешь?» — спросила о ногах женщина. — «Немного». Она радостно захлопотала вокруг него, снова принялась растирать ноги снегом. С интересом разглядывала его: немецкие на нём брюки, чёрное зимнее пальто.

Откуда-то из полумрака кухни незаметно приблизился парнишка, кутаясь в большую овчинную шубу, он сел на пол туг же около таза со снегом. Мать спрашивала незнакомого: «Партизан? От немца убёг!» — а паренёк испуганно и зачарованно заглядывал ему в лицо.

Он не отвечал ни нет, ни да, а про себя подумал, что теперь придётся отращивать бороду, как у Петра Семёновича, чтобы люди не узнавали его.

Мать распорядилась, и мальчишка полез на печку, сбросил оттуда старые валенки. Пока человек обувался, из печи вынули суп, чтобы накормить незнакомого.

Женщина проводила его до двери, напомнила, не забыл ли он, что теперь уже до утра нельзя выходить на улицу. Он ничего не ответил ей на это и приоткрыл дверь: «Запомни: ни кого у тебя не было. И парнишке скажи: ни слова».

Она вышла за ним на крыльцо.

— За другого приняла, — сказал он, улыбнувшись. — Ну, прощай, спасибо за всё.

Запретный час…

А человеку надо притти на квартиру, где ждут его, и он идёт дальше, хотя ярко светит луна, скрипит снег под ногами, и темнеющий невдалеке сугроб может обернуться врагом.

Старуха Никитична давно уже ждёт его, У хозяйки квартиры нежданный гость — племянница из деревни, притащилась с мешком картошки; хочет дождаться, когда соберётся базар здесь, на краю города, чтобы выменять картошку на одежду. Ох, девка, девка, люди умирают с голоду, а ты вон чего. Хозяйка нервничает — чужой человек в доме.

А Никитична уже раскладывает карты по столу, — пригодилась на старости лет забава её молодости.

— Вот гляди сюда, — говорит она хозяйкиной племяннице, — дорога тебе дальняя легла.

— Ай, Никитишна, дорога? Ну? Верно ж это, — племянница шмыгает носом, взбирается коленками на табурет, держит над столом в поднятой руке коптилку. — Уходить я решилась, на юг, подальше от фронта. И ты б, Никитишна, уходила, там легче прокормишься, а земля всюду одна, что там, что здесь жить…

— Одна-то, да не одна. Эта слёзы льёт, а больного дитя мать больше жалеет… Вот хлопоты в казённом доме через хрестовый интерес…

Стук в дверь, потом подряд: стук, стук, и опять чуть спустя: стук…

Никитична объясняет громче:

— На пороге у тебя король хрестей с интересом к твоему дому. Ты-то у нас, какая дама?

Племянница вздрогнула. «Кто это там стучится? В такой час?»

— Никого нет, — отзывается хозяйка, — ветер раскачивает ставень, забыла закрепить.

— Хрестей, хрестей, миленькая, — снова вся уходит в гадание племянница. — Ну, Никитишна, с интересом значит к моему дому?

— Да не прыгай ты, — одёрнула старуха переступавшую в волнении с колена на колено племянницу, — огонь дрожит. Поглядим-ка, что на душе хоронишь. У-у, на душе-то у тебя скука, скука чёркая лежит.

— Скушно, скушно, Никитишна, миленькая, чего ждать-то? Может, карты скажут…

Никитична закашлялась и смешала карты.

— Ай, Никитишна, что же ты делаешь!

— Заврались совсем у меня карты, помногу гадаю. Отдохнуть им надо. — Никитична упрямо сунула карты в обвисший чулок.

— Ох, Никитишна, — огорчённо вздохнула племянница. Она принялась развязывать мешок, отсчитала несколько картошек — плата за гадание.

А Никитична вышла на кухню напиться. Хозяйка мигнула ей, указала рукой, Никитична обогнула печь.

— Здравствуй, «Брат».

Он берёт в свою руку её жесткую маленькую ладонь, усаживает Никитичну рядом.

— Запоминай, — отчётливым шопотом говорит он. — Сегодня же передать в партизанский отряд. Гитлеровцы силою до трёх батальонов с двумя танками готовят наступление на Оленинский партизанский отряд. Выступят в ближайший день…

Старуха нагибается над ведром с водой, гремит кружкой о ведро, — и повторив, возвращается в комнату.

Хозяйка, погасив свет, садится к окну; отдёрнув занавеску, она смотрит на освещенную луной улицу, следит, не идёт ли кто, не грозит ли опасность «Брату».