Особое задание

— Справлюсь. У тебя все равно отпуск еще не скоро. Ты и так помог, Кирилл.

* * *

Он постоянно думал о ней.

Образ Лори притаился в душе, прижился в ней, прошел некоторую трансформацию, став чуточку размытым и в то же время грустно-идеализированным.

Кто из нас не стремится сохранить в душе хотя бы призрак мечты, чего-то близкого, несостоявшегося, упущенного и вспугнутого?

Вадим поначалу терялся, не понимая, как ему поступить с памятью о произошедшем, ведь в момент встречи ни он, ни она не знали друг о друге ровным счетом ничего.

Всего лишь тот волшебный танец...

Одно Вадим понимал со щемящей очевидностью: не было ни капли фальши или лжи в их внезапно вспыхнувшей взаимной симпатии.

Он не жалел о случившемся, не пытался усмотреть коварство злого рока в последовательности событий, ведь не будь он тем, кем был, они бы попросту никогда не встретились.

Вопрос о дальнейших действиях перед ним уже не возникал. Если, покидая территорию базы ВКС, он еще смутно представлял свои действия, но уже задумывался над тем, какими способами искать ускользнувшую из его жизни Лори, то после разговора с Кириллом Врониным все сомнения отпали. Информация, так своевременно полученная от друга, помогла быстро сориентироваться и уже не испытывать сомнений в принятии решения.

В отличие от Стангмаера Вадим был намерен отыскать Лори, поговорить с ней, взглянуть ей в глаза, прежде чем судить, кто она на самом деле.

Конечно, учитывая последовательность происходящего, Немершев являлся заинтересованным лицом, не мог позволить себе встать «над событиями», да и не хотел этого. У начальника разведывательного управления своя правда, свои критерии, и Вадим не собирался их осуждать. В данном случае он оказался ближе к реальности, чем генерал Стангмаер.

Что толкнуло капитана на подобный шаг? Почему его волновала судьба двух человеческих подобий, созданных в лабораториях Альянса исключительно ради продолжения войны?

В этом и заключался трудный, но осознанный выбор Немершева: он являлся одним из немногих людей, кому понятие «искусственный разум» было знакомо отнюдь не понаслышке, более того, у Вадима имелись свои взгляды на данный вопрос и собственные критерии оценок. Он был твердо убежден, что между искусственным интеллектом и человеком лежит пропасть. Многие не различали тонкостей, особенно когда биокибернетические технологии существенно расширили границы понятий, дав машинам элементы плоти, а человеку кибернетические расширители мироощущения.

Как тут разобраться, кто есть кто, если между двумя крайностями лежат примеры заимствования матриц сознания? Война стерла грань дозволенного, люди шагнули за нее, и теперь каждый случай приходилось рассматривать в отдельности. Многим такая разборчивость была попросту ни к чему. Немершев же постепенно сформировал собственный взгляд на проблему и, как следствие, делил носителей искусственного рассудка на несколько категорий. Прежде всего, он не строил иллюзий относительно чистого «машинного разума».

Сложные самообучающиеся системы были созданы задолго до войны. Примером тому может служить удачная, проверенная временем и суровыми испытаниями колониальных проектов модель андроида, известная как «Хьюго-БД12». Оснащенные искусственными нейросетями машины этого класса, общаясь с человеком, запоминали его реакции на события: слова, движения, мимику, после чего воспроизводили их с определенной степенью достоверности, что, в свою очередь, привело к возникновению устойчивого мифа об адекватности сознания человека и наиболее продвинутых моделей андроидов.

На самом деле это не так.

Вадим на личном опыте неоднократно убеждался: чтобы кибернетическая система была способна реагировать на ситуацию подходящим по смыслу сочетанием слов или действием, отражающим чувства и эмоции, присущие человеку, для этого она должна быть... человеком. Не больше и не меньше.

Большинство кибернетических систем, самообучаясь человеческим реакциям в процессе общения со своими создателями, всего лишь приближаются к прототипу, но не становятся равнозначными ему. Самообучившаяся программа не может мыслить точно так, как мыслит человек, и потому считать сложную искусственную систему аналогом или подобием человеческого рассудка нельзя[20].

Машина, каким бы сложным ИИ она ни обладала, никогда не научится чувствовать.

У нее неизбежно сформируются свои уникальные реакции на события, и потому отличить машину от человека можно всегда. По крайней мере Немершев был в этом полностью уверен.

Многолетний опыт подсказывал ему — Лори не имитировала чувства. Она ощущала их.

Но если это так, мог ли он остаться в стороне от событий, уехать куда-нибудь в отпуск, забыть о ней, выбросить проблему из головы?

Нет.

Эх, Кирилл... Не слишком ли легко ты добыл столь необходимую мне информацию?

Возможно, тебе позволили ее узнать? Элементарно подтолкнули меня в спину?