Теперь десантники не сомневались, что в местных лесах есть партизаны. Это обстоятельство было тем более отрадным, что приземлились они, как окончательно выяснилось из беседы с женщиной, в нескольких десятках километров от намеченного заранее места. Попрощавшись с хозяйкой хаты, они отошли в лес и после короткого завтрака весь отряд дружно приступил к работе. Сообща устроили шалаш из парашюта, замаскировали его ветками сосны, ели и только-только зазеленевших орешника и клена, а дальше каждый занялся своим делом: один натягивал антенну для рации, проверял работу аппаратуры, другой рыл колодец, третий оборудовал и маскировал место, отведенное для кухни. Алексей Ильин и Отто Вильке изучали местность на случай вынужденного отхода. Так прошел день, а ночью Ильин и Серебряков вновь отправились к уже знакомой хатке. Они не сомневались, что хозяйка этого неказистого домика имеет связь с партизанами, но никак не могли предположить, что в то самое время, когда они пробирались лесом, женщина, торопясь и волнуясь, рассказывала «лесным людям», как минувшей ночью к ней постучали и как она спросонья приняла незнакомого за своего.
— Ой, родимые, — покачивая головой, говорила женщина, — как же ж я злякалась, коли лучинка загорелась! Гляжу — а от што хотите, не наш он! Все спрашивает, спрашивает, а я чую дверь скрипит… Гляжу з фонариком у руках второй заявляется… А тут еще Колька, бес такой, проснулся. «Дяденьки партизаны!» — кричит что есть сил… Ну, думаю, спалят мне ироды хату…
Тем временем Ильин и Серебряков вышли к опушке леса и осторожно направились к знакомой изгороди, тихо миновали ее, подошли к домику. Как и прошлой ночью, Ильин постучал в окошко, а Серебряков осмотрел двор и притаился за клуней. И снова из хаты послышалось: «Кто?», но дверь хозяйка открыла не сразу. Лучина уже горела, а на печи лежал человек, которого прошлый раз здесь не было. Он делал вид, будто чувствует себя как дома: лениво потянулся, зевнул, нехотя слез с печи и, не говоря ни слова, поплелся к ведру с водой. Ильин насторожился. Черпнув большой медной кружкой, незнакомец стал неторопливо пить, затем так же не спеша возвратился к печи и сел на лавочку напротив Ильина. Это был высокий, сухощавый, белобрысый парень с длинным чубом, свисавшим на лоб. Начались расспросы, взаимное прощупывание. Но вдруг в хату вошли еще двое. Эти были уже с оружием. Ильин вскочил, готовый открыть огонь, но, увидев на шапках обоих парней красные лычки, сдержался.
— Что хватаешься за оружие? Или совесть не чиста?.. — сказал один из вошедших.
— На лбу не написано, у кого она есть, а у кого вся вышла, — ответил Ильин.
Но вскоре беседа приняла дружеский характер. Выяснилось, что партизаны устроили здесь засаду. В хату позвали Серебрякова и тут же решили, не теряя времени, тронуться в путь, а спустя два часа десантники уже сидели в партизанском штабе. Встретили их с распростертыми объятиями, тискали, целовали, обнимали, снова целовали. Шутка ли! Прибыли люди с Большой земли! Из самой Москвы!..
В радостном порыве, обнимая всех подряд, Алексей оказался в объятиях краснощекой девушки с черными глазами и длинной русой косой. Поцеловал он ее так крепко, что она слегка вскрикнула. И только тогда десантник сообразил, что это девушка. Растерянно взглянули они друг на друга, и, хотя это длилось считанные секунды, замешательство Алексея и Оксаны не прошло незамеченным. Партизаны дружно засмеялись, а смущенная девушка торопливо скрылась за их спинами.
В честь гостей рано утром партизаны устроили парадный обед. На столе то и дело появлялись тарелки с нарезанным ломтями салом, жареной картошкой, квашеной капустой, одну за другой подавали яичницы на огромных сковородах. В центре стола водрузили большой жбан с жидкостью малинового цвета. От нее исходил не очень привлекательный аромат, однако присутствующие охотно наполнили жестяные кружки и дружно опустошили их, предварительно подняв несколько тостов — и за гостей-десантников, и за гостеприимных хозяев-партизан, и за Красную Армию, и за победу над врагом… Ильин и Серебряков не успевали отвечать на вопросы партизан о жизни в Москве, о налетах вражеской авиации и причиненных ею разрушениях и о многом другом. Особенное воодушевление вызвало сообщение десантников о наличии у них рации и возможности установить постоянную связь с Москвой.
— Вот это порядок! — воскликнул низенький щуплый партизан. Его пышные усы, как, впрочем, и болтавшийся на бедре маузер в деревянной колодке, придавали их обладателю вид подростка, воображающего себя бесстрашным, боевым командиром.
— А где ж ваша рация и прочие вещички? — прищурив глаз и покручивая ус, спросил он.
В самом деле, десантники пришли налегке. При них было только оружие и полевые сумки.
— Там, в лесу… с товарищами остались, — неопределенно ответил Серебряков.
— Как?! Вас, значит, не двое?
— Еще есть… — нехотя признался Ильин.