Особое задание

— За что извинить?! — прервал его Никитин. — Давай-ка быстро раздевайся — вон там в гардеробной и становись в почетный караул...

— Я?! — еле слышно спросил Орлов.

— Да, да! Именно ты!

— Разве и мне... можно? — с трудом выговорил Орлов, и глаза его наполнились слезами.

— Ну, конечно, Юра! Не можно, а должно! — тоном приказа ответил Никитин. — Ты же партизан! Лучший бронебойщик в нашей дивизии!

— Спасибо! Спасибо, товарищ комбат, спасибо. Я сейчас! — и Орлов бросился вниз к гардеробу.

Через несколько минут Юрий Максимович Орлов стоял в почетном карауле рядом с прославленными народными мстителями. Никитин смотрел на его сутулую фигуру, поседевшую голову, очки в позолоченной оправе и вспоминал молодого, высокого, стройного бронебойщика с черными как смоль бровями. «Вероятно, только шрам остался неизменным», — подумал Никитин, но не решился даже мельком взглянуть на лоб Орлова...

В тот день Никитин больше не видел Орлова. Он исчез незаметно, не простившись, и Никитин подумал, что бывший бронебойщик опять будет избегать встреч. Но на следующий день Орлов позвонил по телефону, а спустя полчаса был у Никитина. Оказывается, он сохранил листок с номером телефона и адресом своего комбата.

— Куда же ты исчез после почетного караула? — спросил Никитин, усаживая гостя в кресло.

— Не обижайтесь на меня, Владимир Савельевич... Смерть генерала и для меня большое горе. Я ведь тоже его любил. Но поверите, после того как вы поставили меня в почетный караул, да еще вместе с такими известными партизанами, я не мог удержаться... Побежал к брату. Помните? Сейчас он тоже в больших чинах... Обо всем рассказал ему. Потом — домой, рассказал матери, жене, второму брату... Ведь для меня это очень, очень много значит... Поверьте!

До позднего вечера длилась их задушевная беседа, вспоминали друзей по оружию, вспомнили, конечно, и Ивана Ивановича Родина. Рассказал Орлов и о своей жизни: жена его врач, у них двое детей... Сам он — профессор, доктор наук... Словом, он нашел правильный путь и, главное, понял, что Родина, как и мать, тебя родившая и вскормившая, бывает только одна. Единственная и незаменимая!.. И поднимать на нее руку не следует никогда и ни при каких обстоятельствах.

— Знаете, Владимир Савельевич, — сказал Орлов, — вчерашний день — тяжелый, говорить не приходится... Но для меня — это день второй амнистии!.. Амнистии, которую даровали мне боевые товарищи — партизаны, и, прежде всего, вы... Двадцать лет я ее ждал!

ТАКИХ НЕ ОДОЛЕЕШЬ!

На малочисленный гарнизон полиции в селе, где комендантом был долговязый немецкий вахмистр, оккупанты возложили сбор продуктов для эсэсовских охранников расположенного поблизости крупного аэродрома.

Об этом гарнизоне по всей округе шла худая слава. За угон молодых парней и девушек в Германию на рабский труд, за расправы с беззащитными стариками, сыновья которых ушли в Красную Армию, за казни ни в чем неповинных людей ставленник «нового порядка тысячелетнего царства» — фашистский вахмистр снискал себе жгучую ненависть советских людей.

Ненавидел его и Гриша Бугримович — восемнадцатилетний веснушчатый парень со свисающей на бок прядью рыжих вьющихся волос. Он замышлял покончить с гитлеровским комендантом, но о своем намерении никому из членов подпольной комсомольской организации не рассказывал. «Чего буду заранее болтать, — думал он. — А вдруг не получится, тогда опять скажут, что Гришка нахвастал!»

Знал Гриша, что многие считают его первым на селе пустозвоном, он и в самом деле любил похвастать. И не понимал, как это у него получалось: ведь он сознавал свой недостаток, злился на себя, пытался исправиться, но всякий раз увлекался и снова хвастал.

Однажды молодые подпольщики крепко отчитали его, к тому же в присутствии Катюши Приходько — миловидной, хрупкой девушки, в которой Гриша, не подавая виду, души не чаял. Помня об этом, парень и решил исполнить задуманное, не сказав никому ни слова.

Война была в разгаре.

Вблизи села, где действовала молодежная подпольная организация, в гуще непроходимого лесного массива обосновалась разведывательная группа, присланная в эти края командованием одной партизанской бригады для наблюдения за немецким аэродромом. Вскоре партизанам удалось установить связь с сельской подпольной организацией. Не прошло и нескольких дней, как в их расположение пришли связная от подпольщиков Катя Приходько и старый колхозник дед Игнат. Едва переводя дыхание, девушка сообщила:

— Гришка Бугримович убился!

— Начисто! Как не бывало! — подтвердил старик и сокрушенно покачал головой.

* * *

...Над селом преждевременно сгущались сумерки. Черные тучи обложили небо: первый по-настоящему весенний дождь был теплым и затяжным.

По пустырю, мимо полуразвалившегося домика, в котором до войны было сельпо, хлюпая сапогами по раскисшей глине, скользя и шатаясь, шел немецкий комендант. Нахлобучив на голову остроконечный колпак серо-зеленого дождевика, он что-то бормотал, жестикулируя руками.