Особо опасная особь

Лина и Юрий жили в Сарове уже вторую неделю. И время это было поистине счастливым.

Они свили гнездо на плюс пятом этаже — поближе к небу и солнышку. Их хотели поселить в семейном общежитии, на минус девятом. Юра ходил к начальству, ссылался на боевые заслуги и ранения, объяснял, что его невеста — американка, что ей необходима социальная адаптация, что у нее клаустрофобия, что она, в конце концов, уникальный объект, требующий особых условий. Кончилось тем, что им отдали полулюкс, в котором еще недавно проживал академик Юрий Михайлович Семецкий, почивший в бозе в возрасте ста пятнадцати лет от естественно наступившей старости. От академика осталась тысяча книг в стеллажах — как ни странно, в основном научная фантастика и фэнтези с автографами авторов, а также древний компьютер с наружным модемом и портрет в рамочке. Портрет висел на стене, на нем был изображен сам Семецкий Ю.М. — бодрый лысый старичок в желтой бородке, с добрыми голубыми глазами. Надпись внизу портрета гласила: “Свинье Михалычу — от остальных свиней. Люби нас, как мы тебя. Бай и Син”. Что означали сии таинственные слова, Лина так и не поняла. Не смог объяснить их глубинного смысла и Умник.

Так или иначе, пристанищем Лины и Юрия стали две уютные, старомодно отделанные комнаты с видом на сосновый бор. Лина не стала ничего трогать, только украсила полки деревянной посудой. Она увидела эту посуду в магазине на первом этаже, онемела от восторга, побежала к Юрке за деньгами и накупила столько, что едва донесла до комнаты. Раньше она никогда не видела такого: лакированные плошки — круглые и продолговатые, с головами птиц, ложки с длинными и короткими ручками, стаканы и стаканчики — черные, расписанные золотыми листочками, красными ягодами и зеленой травкой. Юра сказал, что это русская народная посуда, и называется она “Хохлома”. Сообщил между делом, что лет пятьдесят назад такой хохломы было навалом в любой сувенирной лавке Америки, но, увы, международный изоляционизм не способствует свободной торговле… В общем не сказал ничего нового. Лина теперь и так все это знала.

Она уже привыкла называть Умника Юрием, или Юрой, или Юркой, или даже Юрочкой (хотя последнее ему не нравилось). Каждое из этих слов имело свои оттенки — от официального до уменьшительно-ласкательного. Хорошо все-таки, что русский закачали ей в голову полным комплектом, а не заставили учить — она точно свихнулась бы, изучая столь сложный язык. Ее мозги и так дымились от информации, что приходилось узнавать за день.

Юрка пришел в себя довольно быстро — первые три дня Лина спала на отдельной кровати, чтобы, не дай бог, не отдавить ему какое-нибудь больное место, но уже на четвертый день с Умника сняли все повязки, разрешили ходить, и она переселилась к нему на диван, с облегчением убедившись, что не так уж он и переломан-перештопан. Юрий был совсем не против — что и доказал в первый же вечер три раза подряд. И все три раза Лине очень-очень понравились.

Последним ее постоянным мужчиной был Виктор Дельгадо. Он был красив, отлично сложен, умен и безумно богат. Но если бы он предложил ей выйти за него замуж, она расхохоталась бы ему в лицо. Она знала, что он подонок — с самой первой минуты, как только его увидела. Она жила с ним просто от скуки, из прихотливого интереса, в поисках адреналинового кайфа.

И в полную противоположность: если бы выяснилось, что по каким-то причинам Юрий не может жениться на Лине, она бы удавилась, покончила с собой. Потому что жизнь ее потеряла бы смысл.

Теперь она жила будущим — в первый раз с тех пор, как окончила колледж. До этого для нее было естественно жить сегодняшним днем, не задумываться о завтра и не жалеть о вчера. Здесь, в России, все переменилось — Умник привел ее в другой мир, далекий от совершенства, но интересный, приносящий открытия каждый день. Она училась жить в этом мире. Убеждалась, что жить в нем совсем неплохо. А жить вместе с Юркой — просто замечательно.

По вечерам, перед сном, она рисовала в компе свадебные платья — одно красивее другого. Умник сидел сзади, дышал ей в ухо и делал язвительные комментарии. Мол, ни к чему привешивать на рюшечки горсть брильянтов — лучше вымазать ткань клеем и обсыпать толченым стеклом, блестеть будет не хуже. Лина соглашалась, уничтожала платье и затевала другое… Она давно знала, в чем пойдет под венец, — в простом белом сарафанчике с красными лентами, таком, какой видела во сне. А могла бы обвенчаться и в драных джинсах, и в футболке, все равно в чем — лишь бы с Умником. С Юркой.