Особо охраняемый объект

– Я не мог справиться в одиночку и рассказал обо всем Полякову и Ленарту. Как нельзя вовремя в плен группировки Садыка попали российские журналисты. Мы подтасовали факты о заложниках – привлекли к работе специалиста, который изучил стиль подачи информации Плотниковой. Я написал несколько статей слогом Плотниковой. Одни разместил в Сети, другие были опубликованы в прессе. Тем самым мы заимели поддержку со стороны родственников пропавших журналистов. Руководство службы не выдержало такого давления, и наша группа получила карт-бланш. Остальное ты знаешь. Хотя нет. У меня было два варианта: уйти в Англию или вернуться в Россию. Я мог вернуться, отписавшись: операция по спасению заложников провалилась: Эбель освободился от Плотниковой; следов ее пребывания на вилле не обнаружено; скорее всего, она все-таки разделила участь своих коллег. Так на месте Эбеля поступил бы любой.

В это время возле занавеса, отделяющего камбуз от салона, остановилась стюардесса. Красивая, стройная, она была олицетворением знаменитой фразы Джоан Коллинз: «Нет мужчины, который бы меня не хотел, и нет женщины, которая бы не хотела быть мной». Во всяком случае, Красин прочел по ее лицу именно это утверждение. Демонстрируя белоснежные зубы в приветственной улыбке, она объявила о том, что самолет подлетает к столице Соединенного Королевства. Посадка будет осуществлена в международном аэропорту Хитроу…

– Нас встретят? – спросила Тамира.

– Конечно, – уверенно подтвердил Красин. Он с улыбкой припомнил телефонный разговор с Юлием Хинштейном. «Привет, это Красин Сергей. Ты в Лондоне?» – «В Оксфорде», – с небольшой задержкой ответил Хинштейн. «Это рядом с Лондоном, да?» – «Не больше сотни километров». – «Я прилетаю в Лондон в половине второго. Не мог бы меня встретить, скажем, в два часа?» – «Конечно… Есть результаты? Ты понимаешь, о чем я спрашиваю?» – «Сегодня ты увидишь его». – «Господи…»

2

Руки ювелира задрожали, в уголках глаз от напряжения скопились слезы. Он сто раз видел восстановленное по эскизам изображение «Шаммурамата» в специальных иллюстрированных журналах. Неизвестная фирма, специализирующаяся на трехмерной графике, разместила в Интернете объемное изображение камня. Даже на экране монитора он завораживал, притягивал к себе; если и был инструмент для гипноза, то в первую очередь он, до сей поры прославляющий воинственную царицу Ассирии. Ювелиру показалось, что он первый за много десятилетий смотрит на камень, что ему принадлежит слава возрождения «Шаммурамата». На языке вертелось слово «публичный». Он походил на адвоката при именитом и богатом человеке. При дворе Юлия Хинштейна, коллекционера, ценителя и знатока ювелирного дела, он находился на положении личного ювелира и эксперта, и работы у него было не отнять. И все же он противился тому, что бесценное сокровище в очередной раз скроется в частной коллекции и никто, кроме его владельца, его не увидит. Раб камня. Ах, как было бы здорово выставить его в музее, напечатать десятки тысяч буклетов и распространить их по всему миру! Ценители и простые люди единой рекой потекут в ту страну, где будет выставлен на обозрение «Шаммурамат». Этот шедевр обязан стать народным достоянием. Он никогда не открывал книг таких авторов, как Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Ульянов-Ленин, тем не менее почувствовал в себе коммунистическое начало: отнять и разделить. Пусть даже каждому достанутся горькие слезы. Из нервных раздумий его вывел голос Хинштейна:

– Что скажешь?

– У меня нет слов. Ты только представь, что неподалеку отсюда, в королевском дворце, меркнет былая слава «Большой звезды Африки», вправленная в скипетр. И мне, ей-богу, кажется, что, представь мы камень публично, падет британская монархия. И это не громкие слова. Не знаю, почему я чувствую себя вором, укравшим этот камень.

– То есть ты счастлив? – рассмеялся Хинштейн, одетый в рубашку и брюки от костюма.

– Если бы так, если бы так, – дважды повторил ювелир. – Но ты прав – я счастлив, что не только увидел его, но и прикасался к нему.

Хинштейн буквально оттер ювелира от станка – так он называл настольную лупу с подсветкой. «Это он». Уже во второй раз Хинштейн повторился. Он мог поклясться, что почувствовал его подлинность, не видя его, но обшаривая глазами одежду Сергея Красина и мысленно залезая ему в карман. Большая игра, подумалось ему тогда.

Цвет, прозрачность, огранка, количество ступенчатых граней – это слова… записанные на бумаге. Они режут слух. Камень был живой. Только живая материя могла играть цветами, недоступными радуге.

Наконец Хинштейн оторвался от камня и повернулся к Сергею Красину.

– Я не буду спрашивать, сколько ты хочешь за камень. Я бы сам затруднился назвать цену.

– Для меня все имеет цену – время, обещание, дружба, любовь, ненависть. Я не стану утверждать, что камень стоит столько, во сколько я его оценил, но я знаю цену себе, работе, которую я проделал. Я дисконты не принимаю.

– Пятьдесят миллионов, – прозвучал ровный голос Хинштейна.