Особняк Салема Уэйтли

Студия находилась на территории прекратившего свою деятельность огромного автомобильного холдинга, здания и склады которого частью пришли в негодность, а немногочисленные наиболее сохранившиеся – были отданы в аренду. Но, скажите на милость, кому захочется вести дела на задворках худшего района города да ещё и на территории развалившегося советского завода? Чего хорошего можно было ожидать от места со странным названием «Йог-Сотот»?

Но тогда ни она, ни я не думали о подобных вещах.

К осени 2013 года я стал больше проводить времени в одиночестве. Дело в том, что помимо пятидневной работы в студии моя жена начала посещать тамошние занятия йогой. Я ничего не смыслю в подобных вещах и всегда скептически относился ко всему для меня непонятному, однако и на этот раз не стал ей перечить. Казалось, что она довольна жизнью, да и наше существование в большом городе в целом постепенно налаживалось.

По субботам и воскресеньям в часы её занятий я гулял по серым унылым утратившим свою былую яркость улицам Йоханнесфельда и разглядывал старинные дома и скверы, памятники неизвестным людям и разросшиеся неухоженные вековые парки. Маршрут всех моих путешествий всегда кончался лавочкой рядом с нашим домом, на которую я усаживался и отдыхал после долгой прогулки.

В этом положении мой взгляд всегда упирался в теряющийся в ещё густых, но уже поредевших тёмно-жёлтых кронах клёнов и каштанов большой двухэтажный особняк на противоположной стороне дороги. Его самого и весь внутренний двор окаймлял забор из разрушающихся под властью времени каменных колонн и искусно выкованных, но уже ржавых металлических узоров между ними. За высокими полукруглыми входными воротами, которые всегда были закрыты, раскинулся небольшой парк. Сквозь него к величественному дому вела широкая, некогда асфальтированная, а ныне вся потрескавшаяся от проросшего сорняка и засыпанная листьями вытоптанная ногами ушедших поколений дорожка. За деревьями проступали таинственные очертания, казалось, вот уже много лет покинутого всеми жилья. Красный кирпич, из которого был сложен дом, уже потемнел и постепенно зарастал мхом. Высокие окна, ассиметричный фасад и витиеватая лепнина, украшающая второй этаж левого крыла и делающая его похожим на храм, просачивались из-за деревьев и увлекали меня своим неопределённым происхождением и древностью.

Шло время, и к концу года мои ощущения перемены настроения и душевного состояния моей жены уже достаточно окрепли, а я окончательно убедился, что с ней что-то происходит. Хотя внешне она была по-прежнему спокойна и на мои вопросы о делах на работе и её занятиях йогой отвечала в своей обычной пространной манере, что всё хорошо, и мне не о чем беспокоиться, я чувствовал, что она стала другой. Всегда открытая и жизнерадостная, немного упёртая, но непременно прислушивающаяся к моим советам и желаниям, теперь она отличалась сдержанностью и холодностью, порой граничащими со скрытностью и нежеланием рассказывать и делиться своими новостями. С ней стало невозможно договориться и тем более переубедить её, если она единолично принимала какое-то решение. Кроме того сделалась рассеянной и отстранённой: когда мы были вместе, ужинали или занимались домашними делами, она словно находилась не здесь. Я задавал ей вопросы, но она будто бы не слышала. Тогда я повторял снова: где мои книги, или что у нас на обед, или что-то ещё в этом роде, однако она смотрела на меня и не понимала моих слов. Потом говорила, как будто очнувшись: о чём ты, милый? И я начинал сначала.

В редкие минуты нашей близости, когда мне всё-таки удавалось разрушать этот неясный вдруг образовавшийся барьер между нами, словно отогревать всю её от наступивших вдруг и сковавших Йоханнесфельд сильных зимних морозов, она немногословно рассказывала о своей студии и занятиях, которые посещала.