Особая примета

Сейчас, стоя в этой импровизированной операционной, профессор меньше всего думал о предстоящей операции. Одно заботило его — достаточно ли хорошо сыграл он взятую на себя роль, выпустят ли его живым отсюда? Как будто ему поверили. Когда майор заговорил о своих неприятностях, в его голосе звучала уверенность в сочувствии. Неужели этот человек так примитивен, что достаточно показать себя продажным, чтобы сразу стать ему «своим»? Судя по знанию языка, это «специалист по России» — хорошо же он разбирается в русских людях! «Некоторые мои настроения им тоже известны!» «Человек старой формации!» Вот самоуверенный идиот! Информирован хорошо, а понимает плохо. Что он, Румянцев, из старой дворянской семьи, что отец его был офицером и что сам он однажды неудачно выступил на партийном собрании и потом поспорил с замполитом? Этого им было достаточно, чтобы дать такую оценку?! Ну что ж, тем лучше. Очень противно и тяжело то, что он делает, особенно неприятна толстая пачка денег в заднем кармане, но так нужно. Первым делом — спасти эту гадину. Если майор не врет — она знает больше всех. А может быть, соврал? Где ей, такому птенцу! Скорее — фанатичная националистка из ясновельможных, хотя, с другой стороны, говорила-то она как будто по-английски. Ну черт с ней. Если ему все удастся, тогда разберут, что она такое. Да, попал он в историю! Лет пятьдесят назад у его матери был точно такой умывальник с педалью — мог ли он подумать, что придется...

— Пане профессор! Больная засыпает, — сказал Алоис.

«Только бы не убили меня, когда закончу, — подумал хирург. — Нужно пойти еще с одного козыря». Он бросил щетку и обернулся:

— Я готов. Но вот что: вы, врач, должны понимать и вы, господа, также имейте в виду — судьба конечности после операции неизвестна. Нога может омертветь, и за нее придется побороться. Если начнется гангрена и не удастся ее остановить, ногу нужно будет отнять. Ну, дайте вытереться — и спирт на руки...

Вот и кончились сразу волнения и тревога. Перед ним обложенный бельем ромб желтой от йода кожи и рана в нижнем углу его. Хирург уже не помнит ни о том, где он и кто его окружает, ни о том, кто лежит под этой простыней, ни даже о собственной своей судьбе. Это — обычное операционное поле, врач думает только о нем и о той обычной работе, которую начинает сейчас и которую должен выполнить так же хорошо, как всегда. Все обстоятельства, могущие возникнуть в ходе операции, и все соответствующие им решения отчетливо представляются ему. Да, как всегда.

Взяв скальпель и привычно подражая своему давно умершему учителю, он прошептал: «Ну, cum Deo! [2]» — и вдруг с удивлением заметил, как монахиня и черноусый сделали постные лица и перекрестились.

...Операция была закончена. Приказав Алоису и сестре милосердия сделать переливание крови, хирург в сопровождении Юзефа вышел в столовую. Майор сидел, откинувшись на спинку кресла. Покрытое холодным потом лицо его позеленело, глаза были мутны. Он с трудом приподнялся навстречу хирургу.

— Ну, вот и все! Отдайте ей на память! — Хирург бросил на стол смятую автоматную пулю и крепко потер руки. — Говорил я вам — надо было уйти вовремя, вот и пришлось вас вытаскивать. Выпейте чего-нибудь. Эй, пан, дайте рюмку коньяку вашему шефу. Пожалуй, и я выпью глоток. Вот ведь странные люди — человека зарежут, не моргнув, а падают в обморок от окровавленной салфетки — больше-то вы ничего и не видели. А впрочем — suum quiquae! [3]Выпейте же!

Но майор отстранил поданную рюмку.

— Нет, я не пью. Все прошло уже. Скажите, как она?

Хирург не спеша сел, закурил. Да, он думает, что раненая будет жива. И нога пока что питается неплохо. Все возможные в данный момент средства он применил. Ну, а что будет дальше — увидим. С неделю придется за нее поволноваться. Он скажет их врачу, чтобы вводил пенициллин и внимательно следил за ногой. На что именно обращать внимание — он также растолкует. Если появятся тревожные признаки — пусть делает блокаду симпатических узлов... «Если только понимает, с чем это кушают», — прибавил он про себя.

— И все это время она должна оставаться здесь?

— Да, безусловно. Чем больше покоя, тем лучше. Такой девушке не годится ходить на протезе.

— Так. Вам нужно будет самому последить за ней, — сказал майор решительно.

— Что? Значит, вас не интересует сохранение тайны? Ах, интересует. А как же я ухитрюсь ее сохранить, если не буду дома к утру? Это — явная нелепость. Или вы просто решили прикончить меня здесь, когда я стану не нужен? Нет, извините. Если вы не отправите меня домой немедленно, как было условлено, то уж не подпускайте меня к раненой и не слушайте моих советов. Мне жаль девушку, но если меня поставят в такое положение...

— Нет, нет! Остаться вам, конечно, нельзя. А не могли бы вы приехать еще раз? Конечно, не даром.

Хирург минуту подумал: