Чувственные представления, конечно, предшествуют представлениям рассудка и их имеется сразу много; но результаты более содержательны, если присоединяется рассудок со своим распорядком и своей интеллектуальной формой и, например, вносит в сознание четкие выражения для понятия, выразительные для чувства и интересные представления для определения воли. Правда, богатство, которое продукты духа в ораторском искусстве и в поэзии преподносят рассудку сразу (в массе), часто приводит рассудок в замешательство относительно его разумного применения и он часто приходит в смущение, когда он должен выяснить и расчленить все акты рефлексии, которые он при этом действительно, хотя и смутно, совершает. Но чувственность в этом отнюдь не виновата; скорее, ее заслуга в том, что она предлагает рассудку такой богатый материал, в сравнении с которым его отвлеченные понятия часто бывают лишь блестящими безделушками.
Оправдание чувственности по второму обвинению
§ 10. [Внешние] чувства не повелевают (gebieten) рассудком. Скорее, они лишь предлагают рассудку свои услуги (bieten sich an), отдавая себя в его распоряжение. Нельзя считать притязанием на господство над рассудком то, что чувства не позволяют отрицать свое важное значение, которое они имеют особенно в так называемом здравом рассудке (sensus communis). Правда, бывают суждения, которых формально не отдают на суд рассудка, и поэтому кажется, будто они непосредственно предписываются [внешними] чувствами. Подобные суждения заключают в себе претендующие на остроумие изречения (Sinnsprüche) или указания, напоминающие прорицания оракула (подобно тем, которые Сократ приписывал своему гению). При этом предполагается, что первое суждение о том, как справедливо и мудро поступать в предлежащем случае, обычно бывает правильным и что дальнейшее раздумывание только портит его. Но на самом деле такие суждения возникают не из чувств, а из действительных, хотя и смутных, размышлений рассудка. [Внешние] чувства вовсе не притязают на это и подобны простому народу, который, если это только не чернь (ignobile vulgus), охотно, правда, подчиняется своему начальнику – рассудку, но в то же время хочет, чтобы его выслушали. Если же думают, что некоторые суждения и взгляды непосредственно исходят от внутреннего чувства (без посредства рассудка) и что оно распоряжается самостоятельно, а ощущения имеют силу суждений, – то это пустое воображение, близкое к расстройству чувств.
Оправдание чувственности по третьему обвинению
§ 11. [Внешние] чувства не обманывают. Это положение отклоняет самое серьезное, но, если хорошенько подумать, самое ничтожное обвинение, предъявляемое [внешним] чувствам. Дело не в том, что [внешние] чувства всегда правильно судят, а в том, что они вообще не судят; поэтому в заблуждении можно винить только рассудок. Но обман чувств (species, apparentia) служит рассудку если не оправданием, то по крайней мере извинением; из-за обмана чувств человек часто принимает субъективное в своем способе представления за объективное (отдаленная башня, углов которой он не видит, кажется ему круглой; море, отдаленная часть которого благодаря более высоким световым лучам бросается ему в глаза, – выше берега (altum maere); полная луна, когда он видит ее при появлении на горизонте через насыщенный парами воздух, хотя он и воспринимает ее под тем же углом зрения, кажется ему более отдаленной, а следовательно, и более значительной по величине, чем в том случае, когда луна поднимается высоко на небе), и явление он, таким образом, принимает за опыт, но заблуждение, в которое он тем самым впадает, есть ошибка рассудка, а не [внешних] чувств.
* * *Упрек, который логика бросает чувственности, следующий: познание в том виде, как ему способствует чувственность, поверхностно (индивидуально, ограничено единичным). Зато рассудок, который имеет в виду общее и именно поэтому должен заниматься абстракциями, можно обвинять в сухости. Эстетическая разработка, первое требование которой – популярность, избирает новый путь, на котором можно избежать обоих недостатков.
О возможности в отношении познавательной способности вообще