– Понимаю, – ответил юноша, и в это миг Ласт Пранк решил, что либо он сошел с ума, либо видения из Преисподней продолжаются. Он явно слышал голос собеседника и так же четко видел, что тот даже не приоткрывает рта.
– Откуда ты? – едва ли не открыто намекая на отношение пастушка к темным залам Чистилища, продолжал допытываться Свод.
– Я-то? – запросто переспросил юноша и тут же ответил: – Издалека.
– Издалека? – недоверчиво улыбнулся Свод. – Хочешь сказать, что пригнал волов за сотню миль для того, чтобы они могли здесь пастись на пустой стерне? Чем же они набьют свою сыть, юнга? Ведь крестьяне увезли с поля даже полову2…
Пастушок ничуть не смутился. Все так же не размыкая уст, он обернулся к полуживому человеку, и Свод услышал:
– Эти волы сами знают, где и когда им пастись, им никто не указ.
– А ты? – принимая это за издевку, поинтересовался Ласт Пранк.
– И я.
– Но, – не сдавался Ричи, – ведь это земли пана Войны, верно? Ты служишь у него?
– Нет, – прозвучал голос юноши, – он не из моего рода, я ему не служу.
– Тогда, выходит, что ты служишь кому-то из своего рода? Нет, – поправился Свод, – у вас говорят не так. Назови мне имя твоего рода!
– Коляда.
– А твое имя?
– Чайтан.
– Как?
– Чай-тан.
– Я таких имен не встречал, – устало заключил Ричи и, намереваясь продолжить свой путь, развернулся к замку. – Знаешь, – бросил он через плечо, – мне нужно идти… Придется мне пройти через твоих волов.
– Куда тебе? – улыбнулся юноша. – Это тебе не шкодящие вои русского князя, которых порубил ты нещадно. Через строй моих волов так просто не пройдешь. Их, – юноша хитро улыбнулся, – и увидеть-то не каждому дано.
Свод, уже шагнувший к пасущемуся недалеко стаду, вынужден был остановится.
– Ты-то их видишь, – продолжал назвавшийся Чайтаном, – и пройдешь этим полем, не можешь не пройти. Иди. В замке твоего друга уж нет тех, кто хотел, кто должен был тебя судить, значит, теперь ты не их судом судим будешь. Тебя все чтут за покойника, и все, даже судьи твои людские, таковым и видели. Одного не узрели на предсмертном омовении: от стрелы смертельной, что торчала из твоей спины, уж и следа не осталось. На-ка вот, – юноша протянул Своду тонкий пруток черного, неведомого дерева, – с ним волы тебя пропустят, а за ними уж и боли станет меньше. Только не выбрасывай его, неси в замок, там он тебе пути и откроет. Ступай…
Ричи взял пруток и нерешительно шагнул к замку. Шаг, два, три. К середине воловьего стада, как и было обещано, начала утихать острая боль в груди и боках. Огромные смирные животные расступались, пропуская его вперед, и Ласт Пранк не оборачивался, пока не доковылял до края поля, где явно различалась наезженная дорога, уходящая вниз, к основанию замковой горы. Он был уверен, что на камне у края леса уже никого нет.
Поднимаясь к замку, Свод все же не удержался и посмотрел назад. Не то что странного пастушка Чайтана из рода Коляды, а и волов не было и следа на окутанном туманом поле.
Панский слуга Казик, дометая двор у конюшни, аккуратно подровнял кучу мусора, оставшегося после разграбления панского имения, и тяжко вздохнул, окидывая взглядом знакомое ему с самых пеленок место. Сколь не мети, не греби по двору, а все черепки да осколки не выберешь. Странно все в Божьем мире обустроено: что-то строится, ладится людьми годами, веками, а налетят ироды – и все испортят в один час. Что, к примеру, им, татям тем, с панской посуды? На кой было ее бить? Не могли унести, так оставили бы. Нет же – ни себе, ни людям «Знатна, – рассуждал молодой Шыски, – вельмі знатна парубіў іх пан Свод. Так ім і трэба, злачынцам тым! Ух, і колькі ж крыві сцадзіў на панскі двор гэты глічанін!»3
Хоть и тяжко было Казику сначала мертвяков, а после песок мешками от канавы таскать, чтобы кровавые лужи засыпать, однако то, что пан Свод сполна отомстил за все их несчастья, не могло не скрасить все эти тяготы. Жаль только, что так и не вышло пану Рычы обучить его, сына панского истопника, рыцарскому делу. Не успел…
Шыски тихо заплакал, вспомнив, что даже толком не знает, где похоронен тот, с кем ему было так интересно и так весело. Когда судья Кернажицкий и приехавший с ним дьякон, пораженные количеством трупов во дворе панского имения, начали дознание, то, помимо рассказа о подлом нападении русских воев, они услышали и о том, что обвиняемый в смерти Анжея Патковского пан Свод погиб и лежит у панских ворот, оплакиваемый каханкай4 Михалиной.
Судья лично сходил к въезду, и, нисколько не интересуясь безутешной крестьянкой, некоторое время разглядывал мертвого иноземца, который к загубленной душе молодого Патковского добавил еще несколько десятков душ.
В суете судебных разбирательств с замковым судьей и дьяконом Свято-Николаевской дрогичинской церкви, после всего пережитого никто и не заметил, как к вечеру пропали от ворот и скорбящая Михалина, и окровавленное тело англичанина.