Осназовец

Чувствуя, что у меня вот-вот набухнут влагой ресницы, я извинился и направился вглубь рынка, поглаживая щенка и глядя, что продают на прилавках. Тут я услышал, как разговаривают две женщины, и, остановившись, прислушался. Они обсуждали очередной сбор молодежи, которую отвозят на подработки в Германию. Я сперва ушам своим не поверил, тряхнул головой, но нет, не ослышался, именно на подработки, а не в рабство. Правда чуть позже непонятность прояснилась, оказывается, у местной администрации очень хорошо построена реклама в этом деле. Похоже, у них были купленные подростки, которые якобы вернулись из Германии после полугода работ и ходят, сыплют деньгами. Отчего добровольцев было даже с избытком.

— Извините, что подслушал ваш разговор, но я просто не мог пройти мимо. Вы не ошиблись, в Германию отправляют именно на подработки?

— Да, юноша, берут не старше семнадцати лет, — обернулась ко мне одна женщина.

— Но я точно знаю, что отправляются они не на заработки, а в рабство, я три дня назад разговаривал со свидетельницей из-под Ровно, она все подробно и рассказала.

— Как-как? — заинтересовалась вторая.

— Она сбежала от хозяина, тогда из лагеря военнопленных бежало несколько бойцов и взяли ее с собой, они прошли через всю Польшу, повезло им, и тут она уже сама добралась до родной деревни. Забилась в сарай и ни с кем разговаривать не хочет, боится и дрожит. Только мать к себе подпускала. Недавно она немного отошла, и вот что рассказала. Их погрузили в теплушки и как скот повезли в Германию. Народу в теплушках было столько, что даже сидеть не могли, только стоять, спали стоя, облокачиваясь друг на друга. В туалет выходить не давали, делали под себя, не кормили, но воду давали. Когда они прибыли на место, город Мюнхеном называется, их выгнали и под дулами винтовок погнали на речку мыться. Потом на рынок, и там сотрудник местной администрации устроил аукцион, продавая их, как скот, фермерам, да и просто в слуги. Один паренек понимал немецкий и, слушая, переводил остальным. Так что она знает, что там было. Ее с еще тремя девочками продали одному разводчику свиней. За непослушание — плети, за недобрый взгляд — плети, жили в скотнике на соломе и лето и зиму. Сын хозяина ее на второй день изнасиловал, потом других, на жалобы — плети. Пыталась бежать с другой девочкой. Так фермер поднял соседей, и они их нашли. Я ее спину видел, там живого места не было. Так она и работала на них, не платили, да и кормили не особо сытно. Дважды беременела, но не донашивала, из-за побоев сбрасывала. Так этим летом к ним красноармейцы заглянули, убили хозяина и сына, после чего пошли в сторону Польши. Эта девочка ушла с ними, другие остались, боялись расправы. Забили их так, что они даже двигаться без приказа теперь не могут. Та девочка с бойцами не в одну ферму заглянула и видела везде одно и то же. Рабы для них все, кого привозят с Украины и России, бесправные рабы. А те, кто тут ходит и красуется, уверен, там даже и не были.

— Ой-ей-ей, — запричитала одна женщина и вдруг рванула по одному из рядов.

— Дочка у нее сегодня уезжает вместе с другими по списку, — пояснила другая женщина.

По мере моего рассказа, естественно, высосанного из пальца, хотя все-таки доля правды там была, вокруг собралось еще около десяти женщин, что слушали очень внимательно, а когда я закончил, половина быстро исчезла, остальные начали обсуждать мои слова. Сарафанное радио в действии.

Поглаживая щенка, я вышел из этого круга сплетниц и отправился дальше, поглядывая на ряды. Меня привлекла жестяная миска небольшого размера, которую среди другой посуды продавала дородная женщина. У меня миска и ложка были, посуда в сидоре, ложка в сапоге. Ладно, кормить щенка можно с руки, а поить? Так что миска была нужна. Миска — это первое имущество пса. Тот же Шмель штук шесть сменил, пока до конца жизни не остановился на одной, похожей на небольшой тазик.

— Почем?

— В рублях червонец, в марках — одна марка, — ответила та.

Достав из кармана мелочь, я отсчитал одну марку и отдал ей, убрав с прилавка миску в карман брюк. Не в сидор же, тот и так набит так туго, что казалось, ткань вот-вот лопнет.