Ослепительный нож

Не дав опомниться упавшему - бердыш оказался рядом, - она нанесла удар в голову. Пристав дёрнулся и затих.

- Кошачье вымя! - прошипела Фотинья. - Медвежий выгляд! Волчья сыть! Упырья рожа!..

- Убила! - ужаснулась боярышня.

- Убила, - сказала дева. - Сразу его узнала: готовил хворост, жёг лесных сестёр… - Она срезала смыки с рук Всеволожи. - Бежим!

- Мне… мне назад! - упёрлась Евфимия. Фотинья загородила путь.

Боярышня отстраняла препятствие:

- Я доконаю злеца Ивана!

Вырвавшись, спотыкаясь во тьме, она побежала меж тынами к дому князя. Удачливо обогнула двор. В безлунье чутьём нашла псовый лаз в заплоте. Изловчась, проползла. Вот закуток. Взлезла на кровлю. Окно светилось. Подтянулась на носках: князь распростёрся на одре, не сняв сапог с острыми носами. На поставце - свеча. Дёрнув к себе, растворила оконницу. Мгновение - и стоит перед князем, сверкая очами.

Иван вскочил.

- Ты? Воложка! - Крепко обнял. - Фу, будь я проклят! Сейчас думал о тебе. Ну и зверь! Воложку - в колодки! Бессильную, сироту! Тьфу, наважденье! Другиню детства! Хотел кричать, а ты тут как тут…

Со стуком вошёл Яропка. Стоял, раскрыв рот, но собрался с речью:

- Она Анашку - обушком в голову. На левом виску выше брови - пятенцо.

- Не такая бессильная сирота! - отозвалась Всеволожа.

Иван пораздумал, махнул рукой:

- Враг с Анашкой! Грош цена приставу, коего вязень валит.

- Вязница! - поправила Всеволожа.

Князь вправил в порты выбившуюся шёлковую сорочку.

- Яропка, выдь! Ты, Воложка, сядь. Вот что тебе скажу: езжай в Тверь, к сестрицам, прими образ ангельский. Что ртачиться, коль не велит судьба? Один жених - на небе, другой - женат. Дам тебе в путь коня, обережь, съестное… Чего желаешь, проси! Не требуй лишь выручать Мамонов. Не в моей силе-власти.

- Дозволь хотя б повидать, - убитым голосом молвила Всеволожа.

Князь даже не колебался:

- Ин, будь по-твоему. Скажешь - проводят. Хоть бы немедля.

Боярышня кивнула:

- Немедля!

И урядливый Яропка приглашён вновь, послан отвезти, поочерёдно пропустить к двум темничникам, боярыне и боярину.

Ехала в прадедовской колымаге, тряской, гнило пахнущей, без подушек. В пустые оконца врывался ветер. Видимости никакой - темь!

Потом замаячил воротный светыч.

- Мамоны в какой колодничьей? - спросил с козел Яропка.

- К воротам, где караульный чердак, - крикнули ему.

Встряхнуло раза три на колдобинах, и - опять остановка.

- Ерофей Степаныч, караульня у тюрьмы ветха, дыровата, надо бы перемшить…

Яропка, не отвечая, раскрыл привезённой дверцу:

- Иди, пожалуй.

4

Тюремщик со светычем вёл Евфимию по ступенькам вниз, бормоча молитву:

- «…огради меня ризою Своею от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, и от всякого злого».

Подземелье было глубоким, необихоженным: потолок и пол сгнили, отчего идти было страшно, отдушины с давних пор не чищены, отчего дышать тяжко. Провожатый вёл в самый конец прохода, отпер колодный замок на самой крайней двери.

Пахнуло затхлостью, нечистотами. Слабый свет озарил человека на слежавшейся соломе в углу. Женщину можно было опознать по безбородому лику и по груди, глядящей из-под издирок. Всеволожа едва узнала Акилину Гавриловну.

- Оставь светец, стань за дверью! - повелела тюремщику.

Тот исполнил. Видно, Яропка не сообщил, с кем прибыл. А страж и за дверью страж.

- Ефимьюшка-а-а!

- Амма Гнева!

Всеволожа бросилась обнимать, боярыня отстранилась:

- Не прикасайся. С кожей неладное… Всеволожа взяла в руки прядь седых волос.

- Тягостно тут, Акилинушка свет Гавриловна!

- Тяжело в тесноте, а в навете ещё тяжелее, - отозвалась боярыня.

- Спешила в Нивны за радостью, подоспела к беде, - жаловалась Евфимия.

- Одна добиралась? - слабым голосом спросила Мамонша.

- С медведем, - попыталась улыбнуться боярышня. - Довёз поводатарь. Прозвище смешное: Кувыря!

- Кузьма Кувыря, - повторила Мамонша. - Тот, что с ручной медведицей охранял князя Юрия Дмитрича.

И прояснилась память у Всеволожи.

- Господи! - вскрикнула она.

- А? - приоткрыл дверь тюремщик.

- Колодки на ногах весом по сорок фунтов, - страждущим голосом сообщила Акилина Гавриловна.

- Тотчас меня уведут, - прижалась губами к впавшей щеке Евфимия. - Тотчас свижусь с Андреем Дмитричем. Что передать?

- Передай, - медленно выговорила боярыня. - Молюсь Архангелу Михаилу: взял бы раба Божия Андрея из рук врагов его, от лиха, от зла человека, ото всякие порчи и соблюл в бедах, в скорбях, в печалях…

- Выдь, выдь… Пора! - тянул за рукав тюремщик.

Провёл к началу прохода, отпер первую дверь. Евфимия насчитала девяносто шагов. Всего в девяноста шагах друг от дружки жена и муж, а будто бы в девяноста поприщах!

- Милушка! - сразу узнал вошедшую Андрей Дмитрич. - Ожидал, что придёшь. Видел сон… Слушай, запоминай, - извлёк он из-под рубахи махонький узелок с лёгким порошком на ощупь. - Нас замыслили сожещи. Раздели это надвое. Одну часть исхитрись вложить в мой костёр, другую же - в Акилинушкин. Только допрежь огня. Главное, чтоб допрежь огня!

- Мученик, Андрей Дмитрич, куда тебя ввергли! - негодовала боярышня, пряча узелок в рукаве.