Ослепительный нож

- Не торопись, - остановил Ханиф. - Коран читала, мусульманских же обычаев ещё не ведаешь вполне.

- Чего не ведаю? - спросила Всеволожа. Вельможа улыбнулся:

- Молчание или улыбка у нас считаются согласием.

8

Протекали за седмицей седмица, а дело, ради которого Евфимия оказалась в Курмыше, не терпящее промешки дело, как кол в водовороте, не двигалось. Жизнь гостьи напоминала акварий, сосуд стеклянный для разведения водожилых: и водоросли в водяничке, и речной песочек, а воли нет. За крепостной заплот не то чтоб выйти - не выглянешь. На мужескую половину без позова не ступишь. Ханиф не зовёт. Изрядно устала Евфимия от банных новизн, от восточных яств, от словоохотливой Асфаны, с кем всё переговорено, пересужено. На просьбу отпустить та просила продлить гостины или избегала ответа.

Раина тоже истощила терпение. Хозяйка, будто не замечая боярышниной тоски, подметила Раинину скуку. «Отпусти девку, - предложила она. - Служанок у меня много». Евфимия, поразмыслив, поняла: её здесь держат намеренно, чтоб не встревала палкой в колеса. И будут держать, пока не решится судьба Василиуса. Хитро придумал Ханиф! Нет замысла расстроить его придумку.

Дюдень как-то показался мельком. Не подошёл, издалека поприветствовал. Значит, досталось бедному за появление подопечной в Курмыше. Пусть не по пяткам, а всё же крепко. Теперь нет на него надежды.

Асфана, весёлая, вошла в ложню гостьи и объявила:

- Сегодня к нам - песельник! Ещё в Орде Мамутек купил его. Большой полон пригнали с Южной Руси. С тех пор возит с собой царевич русского соловья. Мой Канафи одолжил яшника на вечер. Пошли…

Женское общество собралось в саду. По одну сторону пруда - жёны Ханифа с боярышней и её девушкой, по другую - длинный худырь с узким ликом, впавшими ланитами, взором огненным. В руках будто лютня иль балалайка, только больше, пузастее.

- Как прозывают песельника? - спросила Асфану Всеволожа.

- Мы зовём Митуса… Гордость уруситов! Теперь - наш! По-татарски может. Тебе будет петь по-русски.

Длинными тонкими перстами Митуса прошёлся по струнам. Побренчал, настраиваясь… Запел райским голосом, но с земной тоской:

Не гром гремит, не гроза идёт -
Молодой татарин полон ведёт:
«Вот тебе, жёнушка, работница!
Враз о трёх делах позаботится:
Заставь её ногами дитя качать,
Заставь её руками гужель вертеть,
Заставь её очами гусей стеречь»…
Качает полонянница дитятку:
«Ай, люлю, люлю, баю-баюшки!
По отцу-то ты татарчоночек,
А по матушке - мой внучоночек!
Твоя матушка-то мне дочь была,
Во полон она семи лет взята,
А семнадцать лет во плену живёт»…
Услыхала татарская жёнушка,
Полоняннице в землю кланялась:
«Что ж ты, матушка, не призналася?
Ни к чему трёх дел тебе делати.
Ты снимай-ка шубу кожуриную.
Надевай шубку соболиную.
Мы пойдём с тобой во зелёный сад,
Во зелёный сад виноград щипать».
«Ах ты, дитятко моё милое!
Не пойду с тобой виноград щипать.
Отпусти меня во Святую Русь,
В мою дедину, к дорогим крестам»…

- Тьфу, поёт! - озлилась Асфана. - Одни слёзы! Зачем? У нас полный пруд воды.

- Дозволь говорить с Митусой, - спросилась Евфимия.

- Что ты! Нельзя, нельзя, - замахала рукой хозяйка.

Гостья встала и удалилась в дом, сопровождаемая Раиной.

- Боярышня, бежать надо. В лес хочу-у-у! - не впервой запричитала дева.

- У тебя в тяжкий час одно слово - «бежать»! - гневалась боярышня. - Как бежать? Куда бежать? Всюду глаз…

- Измыслю как, - не унялась ловкая наперсница.

- Сбежишь - вернут! - отрезала Всеволожа. Взошла, молитвенно сложив ладошки, Асфана.

- Что ты ходишь, как семенишь? - набросилась на неё Евфимия.

- Так красиво, - опустила татарка повинный взор. - У нас принято так.

Боярышня не сумела взять себя в руки, продолжала ехидничать:

- «Решила ворона, как куропатка ходить, позабыла и собственную походку». Ведомо ли тебе такое ваше присловье?

- Ты добрая, тебе плохо, - поняла Асфана. - Я не гневаюсь.

- И голос-то у тебя не твой: тонкий, птичий, будто щебечешь, - совсем разошлась боярышня. - В Костроме говаривала, как люди.

- Там была яшница, тут - жена Ханифа! - гордо вскинула голову Асфана.

Раина ушла от греха подальше. Евфимия опустилась на одр, задумалась.

- Митуса иглу воткнул в сердце Афимы? - подсела к ней хозяйка. - Ладно, не горюй. Хочешь, развлеку? Как? Не угадаешь.

- Не помыслю угадывать, - откликнулась Всеволожа.