Ослепительный нож

Какое-то время ехали молча. Евфимия отходила от долгого беспокойства о судьбе своей сенной девушки, наслаждаясь хотя бы временным обществом тайного доброжелателя, искала слова осторожно выведать, ради чего он велел потерпеть седмицу, почему обещал скорую встречу с Раиной. Сам же боярин Иван посматривал на неё нерешительно, будто вертелось нечто на языке, да остерегался высказать. Наконец вымолвил:

- Не желаешь ли знать подробности погребения жениха своего?

Боярышня дрогнула, онемела на миг и тут же затормошила Котова:

- Расскажи, пожалуй! Поведай все…

Боярин прикрыл тяжкой дланью дрожащую руку девушки:

- Выслушай, ибо любовь твоя была искренней… Ты любила святого!

- Святого, - повторила она. И тут же подняла на рассказчика изумлённые очи: - Святого?

- С этим именем его погребли, - сказал Котов. - Тебя князь Константин увёз - Царствие ему Небесное! - его же, твоего жениха, по отпевании положили в колоду и осмолили, дабы отвезти на Москву, в собор Архангела Михаила, где покоятся лица его достоинства. Везли на носилках, дважды сронили. Когда ж по прибытии рассекли колоду, мнили обрести кости. Ведь двадцать три дни прошло. А тело и чрез сие время оказалось живым, без знаков тления, без синеты…

- Господи! - воскликнула Всеволожа, закрывая лицо руками.

Боярин гладил её склонённую голову. Потом, чтобы успокоить и отвлечь, спросил:

- Как мыслишь, сызнова падёт Москва? Боярышня не ответила.

- Как пред Юрием Дмитричем, пред сыном его падёт? - выводил Котов свою собеседницу из безмолвия.

- Перед Улу-Махметом не пала, перед Шемякою - и подавно, - откликнулась Всеволожа.

- Улу-Махмет - сила! - поднял перст боярин. Евфимия исподволь увлеклась беседой:

- Бывший царь хитростью одержал под Белёвом верх. Ему ль было осаждать Москву?

- Э! - возразил Котов. - Бывший царь Ордынский ныне Казанский царь! Из Белёва через мордву всунулся в Булгарию. Есть там древний Саинов Юрт. Мы опустошили когда-то. Сорок лет простоял в развалинах. В нескольких хижинах укрывалось несколько бедняков. Махмет близ руин воздвиг крепость новую, наименовал Казанью, дал убежище булгарам, черемисам, моголам. Споро наполнил Казань людьми. Беженцы Золотой Орды, Астрахани, Азова, Тавриды приняли его царём. Новое царство Казанское приводит теперь нас в трепет.

- Ошибся Василиус, напав на Белев. Ошибся Шемяка, не дав беглому царю мира, - расстроилась Всеволожа. - Оказались мы промеж двух царей…

Котов не отвечал. Словно бы убаюкал его качающийся рыдван. Евфимия постепенно вновь погрузилась в горькие думы о «святом» своём женихе, о собственной неурядливой участи… Ужли иночество - единственный удел сироты? Ужли провидел это отшельник Макарий, назвав её «невестой Христовой»?..

Очнулась, а Котов весь в напряжении, будто чего-то ждёт.

- Что с тобой, боярин Иван?

- Ничего со мной…

- Как тебе поживается на Москве в моём доме кремлёвском? - спросила Евфимия, дабы в свой черёд его отвлечь, завязать беседу.

- Ничего поживается, - ответствовал он. - Батюшку твоего вспоминаю.

- Кто меня сдаст в обитель? Ты или Софья Шемякина? - пытала боярышня.

- Никто тебя не сдаст, - странно объявил Котов.

- Что за топот, за крик? - внезапно всполохнулась Евфимия. - Нас окружили шиши? Почему стоим? Почему девий визг?

- Ввва-а-а! - визжала вокруг дюжина женских горл. Полон ли гнали? Скорее полонянницы расправлялись с пленителями.

Зазвенели мечи, как в точильне. Кони захрапели, заржали, будто тоже дрались… Всеволожа прильнула к оконцу и отшатнулась.

- Лесные разбойники, - героически усмехнулся Котов.

- Лесные разбойницы! - поправила его спутница, видя развевающиеся волосы всадниц, орудующих мечами и палицами.

- О-о! - прозвучал рядом нежный девичий стон.

Евфимия попыталась выскочить, Котов удержал.

И тут громыхнуло… Она вспомнила почти позабытый гром Бонединой то ли «печали», то ли «пышчали».

К дверце карети привалилось тяжкое тело, не давая Евфимии выйти. Наконец тело оттащили, и она выбралась.

Среди просеки распростёрся убитый Буйвид. Над ним стояла пани Бонедя с дымящимся стволом. Её окружали лесные девы. Раина повисла на шее Евфимии:

- Успели!.. Успели!..

В тот же миг Всеволожа увидела у обочины на траве мирно лежащую на спине Фотинью. Мирно, если бы не распускающийся алый цветок на её плече. Когда Евфимия склонилась над ней, услышала знакомое:

- Ба-арышня!

- Поточка! - глухо выкрикнул Котов, бросаясь к дочери.

В очах Фотиньи возник испуг.

- Батюшка, не выказывайся…

- Это кто? - подошла Янина, изучающе рассматривая болярца. - Он её отец? - глянула на Фотинью.

Котов, отступив, подошёл к карети.

- Ранена? - спросил он.

- До плеча задета. Немножко, - объявила Бонедя.

- Что с охраной? - спросил боярин.

- Перебита, - был краткий ответ.

- Меня свяжите покрепче. Уложите здесь, на дороге, - распорядился он. - Скоро сюда подъедут. - А Всеволоже сказал: - Прости, Евфимия Ивановна! Доброго тебе пути!

- Ей - моего коня! - велела Бонедя и прижалась губами к исхудавшей щеке боярышни. - О, Матка Воска, как ты суха!

Когда девичий отряд отъехал от места кровавой сечи, Янина нагнала могучую Агафоклию, держащую на Руках Фотинью, и сказала раненой: