Осквернители (Тени пустыни - 1)

- Рядовой Шоу... гхм... - пробормотал он вслух, - рядовой Шоу. Не может быть.

Он отдернул полог и заглянул внутрь. Джаббар метался по постели.

Орбелиани покачал головой:

- Да-с, генацвале. Змея кожу меняет, да сердце змеиным остается...

- Очень прошу! - сказал тоном врача Алаярбек Даниарбек. - Беспокоить больного нельзя.

Сладенько улыбаясь, Орбелиани поднял указательный палец:

- Э, генацвале, знаешь, кто лежит в твоей палатке?

Алаярбек Дапиарбек подозрительно глянул на Орбелиани и, вскинув брови, ничего не сказал.

- Если бы ты знал! Чего тебе только бы не дали за... его голову...

Так и осталось неизвестным, что могли дать и кто мог дать Алаярбеку Даниарбеку за голову мечущегося в жару лихорадки человека, хузистанского араба по имени Джаббар ибн-Салман.

...Стрельба поднялась такая громкая, такая внезапная, что Алаярбек Даниарбек в ужасе бросился к шатру, где лежали вьюки с багажом экспедиции. Едва он успел схватить свой карабин, как взрыв воплей слился с новыми залпами.

Вихрем в становище хезарейцев ворвались всадники.

Разрядив в небо свои берданки, они прикладами погнали всех к развалинам мечети. Визжали женщины, плакали дети. Из перевернутых котлов с шипением разлилось по песку убогое варево. Из прорехи распоротого саблей шатра беспомощно вылезала рвань паласов, тыквенные щербатые бутыли, ручные каменные мельницы, детские люльки. С кудахтаньем по всему стану летали полудикие куры. Скулили собаки.

Выстрелы снова стеганули воздух. Снова поднялся вопль.

И все затихло.

В тишине звенел катившийся по тропинке медный сосуд...

Вдруг завопил протестующе Алаярбек Даниарбек, которого загнали вместе с хезарейцами за кирпичную стенку, в смрад, грязь.

- Не смеете! - кричал маленький самаркандец, насупив свои мохнатые брови. - Не смеете! Я - экспедиция!

И он потряс карабином. В суматохе он забыл, что из него можно стрелять, а налетевшие всадники так торопились, что и не заметили у него в руках оружие.

- Дай винтовку! - быстро сказал низкорослый скуластый хезареец, притиснутый к Алаярбеку Даниарбеку.

- Еще чего?

- Дай!

- А где твое оружие, храбрец?

- Шахиншах отнял винтовки у хезарейцев.

- Плохо.

- Э, у нас кое-что осталось. - И хезареец поиграл длинным ножом. Пусть идут... Посмотрим...

- Ого! Храбрец!

- А винтовку отдай мне!

- Не тронь! Винтовка советская, народная!

- Вот и отдай! Я - народ.

Но Алаярбек Даниарбек крепко держал винтовку.

Всадники послезали с коней и подступили к развалинам, держа ружья наизготовку.

- Староста кто? - спросил жандармский капитан, начальник всадников.

Согнувшись в три погибели, Мерданхалу выполз из-за ограды. Он защищал голову руками, ожидая ударов. И удары посыпались на него градом.

- Сгори твой отец! Из живота тебе кишки вымотаю!

- Горбан, пощади!

- Вот тебе, сын паршивой суки! Вот тебе!

- Ох, горбан! Помилуй, горбан! Ничего не осталось, горбан. Последний хлеб отдали, горбан! Сборщики до последнего зернышка увезли...

- Молчать! Вот тебе в задаток! Шкуру спущу!

- Пощади, горбан!

- Собака, что ты сделал с ним?

- С кем, горбан?

- Ты еще притворяешься... Вот тебе, вот тебе!

- Пощади!

- Куда ты девал господина Джаббара? Что вы, грязные хезарейцы, сделали с другом самого шахиншаха? Я тебя спрашиваю?

- Па-а-слушайте, капитан! Вы так и плеточку поистреплете, выколачивая пыль из чухи этого несчастного.

Начальник всадников обернулся. Перед ним стоял, посмеиваясь, князь Орбелиани.

- Не угодно ли сигарету?

- Но позвольте! Вы?

- Как видите.

Капитан явно сконфузился.

- А где господин Джаббар? Вы же вместе поехали на охоту.

- Джаббар лежит вон в той палатке. Лихорадка у него...

- И вас не тронули?

- Тронули? Кто?

- Эти дикари.

Он обвел рукой толпу. Мерданхалу понял, что гроза миновала, и выпрямился. Он даже постарался принять достойный вид и, глотая слезы и обиду, возмутился:

- Зачем бьешь? Господин араб - гость племени, дорогой гость...

Но капитан не пожелал вступать в объяснения с каким-то наглым хезарейцем. Сбив Мерданхалу ловким ударом плети с ног, он соскочил на землю и с неправдоподобной легкостью побежал к палатке приемного покоя.

- Вы живы, господин Джаббар? - взвизгнул он, заглянув внутрь с восторгом, откровенно наигранным. - Ваша драгоценная персона невредима. О благодарение святому подвижнику Реза!

Он кинулся к кровати с намерением поцеловать руку араба, но подоспевший Алаярбек Даниарбек решительно запротестовал:

- Не беспокойте больного!

- Здравствуйте... Старый знакомый! - возмутился бравый капитан.

- Не шевели усами, ты, храбрец, - с достоинством сказал Алаярбек Даниарбек. - Усами шевелят только раки. И глаза не таращь! Нам остается подать жалобу. Да, да! Доктор напишет жалобу на ваше самоуправство и бесчинства. Да, да! Обязательно напишет. Стрелять, бить, гнать чинов советской экспедиции! Кто вам позволил, почтеннейший! Меня, помощника начальника, толкнули. Меня ударил какой-то болван жандарм, меня, советского специалиста. Нет, доктор обязательно подаст жалобу.

Он никак не хотел успокоиться. Забавно было смотреть на толстого, вспотевшего капитана, робко пятившегося перед маленьким юрким Алаярбеком Даниарбеком и рассыпавшегося в извинениях.