— Это не Лукас Бичем сделал, мистер Гаури, — сказал шериф. — Джек Монтгомери был вчера на похоронах Винсона, а когда хоронили Винсона, Лукас сидел у меня за решеткой в городской тюрьме.
— Я говорю не о Джеке Монтгомери, шериф, — сказал старик Гаури.
— И я тоже, мистер Гаури, — сказал шериф. — Потому что это не из старого пистолета Лукаса Бичема, не из кольта сорок первого калибра убили Винсона.
А он, глядя на них, думал: «Нет, Нет! Не говори! Не спрашивай!» И несколько секунд даже надеялся, что старик не спросит, потому что, хотя он стоял лицом к лицу с шерифом, он теперь не смотрел на него: его морщинистые веки опустились, закрыв глаза, но только так же, как когда смотрят на что-то внизу, под ногами, поэтому нельзя было сказать, закрыл старик глаза или просто смотрит на то, что лежит на земле между ним и шерифом. Но он сшибся: веки снова поднялись, и снова жесткие светлые глаза старика впились в шерифа; и снова голос его девятистам из девятисот одного человека показался бы просто оживленным:
— А из чего же убили Винсона, шериф?
— Из немецкого пистолета «люгер», мистер Гаури, — сказал шериф. — Вот такого, как сын Маккалема привез с собой из Франции в девятнадцатом году и обменял тем же летом на пару гончих.
И тут он подумал: вот сейчас веки снова закроются или должны закрыться, но опять ошибся и понял это только тогда, когда старик повернулся, быстрый, пружинистый, и сказал властно и громко, не просто пресекая заранее все возражения и споры, но даже не допуская мысли, что кто-то посмеет ему возразить:
— Ну, ребятки! Кладите нашего мальчика на мула, и повезем его домой.
9