Осколок солнца

Жорка обнаглел. После того как он выдал себя, терять нечего. Но можно еще заручиться признательностью Курбатова за то, что ему станет известен секрет его недоброжелателей в главке.

- Но мое молчание не в ваших интересах, Павел Иванович.

- Мои интересы вас не касаются. Подумайте о своих, а потому рассказывайте. Итак, вам было поручено переслать в главк образец с восьмого сектора?

Жора втянул воздух сквозь зубы.

- Выходит, что так.

- Данные из тетради Михайличенко тоже? Кому? Кто вам давал задание?

- Только не подведите меня, - предупредил Кучинский. - В главке потребовали, чтобы поручение осталось в секрете.

- Неудачно придумано, товарищ Кучинский. Какое отношение вы имеете к главку, чтобы получать от него секретные задания? Кто вы? Студент-недоучка. Павел Иванович вертел в пальцах карандаш, как бы желая его переломить. Уж очень наглой показалась ему выдумка Кучинского. - Неужели я могу поверить, что государственная организация будет прибегать к вашей помощи, когда ей ничего не стоит получить от меня любые образцы с любого сектора, все расчеты и все данные.

- А если хотят, чтобы вы не знали об этом? Щадят ваше самолюбие?

- Вы не так уж глупы, чтобы не понять, как это наивно. Руководители главка нашли случайного человека и послали его колоть плиты у Курбатова? Забавно.

- Почему случайного? - обиделся Кучинский. - Меня там хорошо знают.

- Кто, например?

Единственного знакомого из главка хотелось бы не выдавать, но обстановка сложилась столь неблагоприятно, что не назвать никого - значит вызвать новые подозрения, а этого Жора боялся больше всего.

- Знает меня товарищ Чибисов, - растягивая слова, проговорил Кучинский. Потом, потом... Ну, в общем, сейчас не помню...

- Задание исходило от Чибисова?

Пришлось сознаться. Павел Иванович спросил еще о некоторых деталях и отпустил Жору с миром.

"Будет проверять, - думал Кучинский, возвращаясь в общежитие. - Пошлет письмо начальству, вызовут Чибисова и спросят. А вдруг он откажется? мелькнула тревожная мысль. - Тогда, Жора, будь здоров, влипнешь как пить дать. Разговор с Чибисовым был без свидетелей, а он парень себе на уме, продаст друга за копейку. Скверная петрушка получается".

Этой ночью Кучинский уснуть не мог. Вертелся с боку на бок, простыни казались липкими от пота, горячими, как компресс. Он сбрасывал их, ходил босиком по комнате, пил воду, с завистью смотрел на Тимофея и Димку. Видно, что совесть у них чиста, - спят так крепко.

Жора ненавидел их покой, их чистую совесть. Димка спит. А разве не он во всем виноват? Хорошо бы поймать настоящую фалангу и пустить к нему под одеяло. Какой бы визг поднялся в доме! Но сделать это невозможно. Жора не боялся ни фаланг, ни скорпионов, а боялся Димки. Его резкости, прямоты, ясных открытых глаз. У Жоры врагов почти не было. Все друзья, все хорошие. Ему многое прощали, а потому и он относился ко всем благодушно.

Но все перевернулось в мире! Будь оно проклято, это золотое зеркало! Тут все враги, предатели, все до одного. Враги явные, вроде Димки и глупой Нюрки. Теперь и Курбатов враг. Михайличенко - тоже. Бабкин и Маруська с ними заодно.

Хотелось сорвать на ком-нибудь зло, отомстить, заставить помучиться. Почему же один Жора должен отвечать за ошибки? Другие и не так ошибаются, а выходят сухими из воды. Взять хотя бы эту дуру Нюрку. Рассиропилась перед начальством, посморкалась в платочек, тем дело и кончилось. А кто засыпался? Кто выдал Жору? Она, только она!

Лишь под утро Кучинский заснул тяжелым сном и чуть не опоздал к завтраку. У двери в столовую он лицом к лицу встретился с Нюрой. Она, видно, хорошо выспалась - свеженькая, с легким румянцем на щеках. На ходу доедая бутерброд, спешила в аккумуляторную. Кучинский преградил ей дорогу.

- Сияете, Нюрочка! Приятного аппетита. Ну как, объяснились? По глазам вижу.

Нюра сунула бутерброд в карман белого фартука.

- Пустите меня, - сердито сказала она и метнулась в сторону.

Опять Кучинский встал на пути. Нюра огляделась, ища защиты. Никого не было.

- Значит, не решаетесь? - Жора сладко вздохнул. - Жалко мне вас, Нюрочка. Если до вечера не пошлете ему письма, придется помочь. Заявлюсь к нему и скажу: "Павел Иванович, дорогой, не велите казнить, велите слово вымолвить. Есть на свете красавица писаная, льет она слезы горючие..."

Зачем он издевается? От обиды у Нюры стали мокрыми ресницы. Сунулась в карман за платком, надкушенный бутерброд упал на песчаную дорожку. Нюра перепрыгнула через узкую клумбу и скрылась за домом.

Жора с усмешкой поднял бутерброд.

- Закон Джером-Джерома: обязательно падает маслом вниз.

- А другие законы ты знаешь? - услышал он знакомый голос.

Бабкин, словно он из-под земли вырос, стоял перед ним, засунув руки в карманы. Поза была воинственная.

- Не знаю, какие законы тебя интересуют, - процедил Жора, поглядывая на него сверху вниз, - но ни в одном из них, старик, не сказано, что нельзя пошутить с девочкой.

- Но есть и другие законы, неписаные.

- Например?

- Законы дружбы, товарищества. Короче говоря, прекрати издеваться над девчонкой.