Осколки времени

Сам Бродвей, вымощенный чем-то похожим на булыжник, только более правильным по размеру и форме, не особенно многолюден. Для ноября здесь довольно тепло, и воздух лишь слегка покалывает кожу. Менее приятная погода была бы лучше. Количество людей на улице заставляет меня нервничать. Гораздо сложнее избежать разговора с тем, кто идет рядом с тобой, нежели с тем, кто проезжает мимо в экипаже.

Здесь мало женщин без сопровождения. Большинство из них с мужчинами или прогуливаются вместе небольшими группами. Они одеты в коричневое и черное, а иногда редкая дерзкая душа – в темно-синее. Либо это не самый модный район города, либо Кэтрин была права насчет того, что платье немного бросковато для дневного ношения. Я натягиваю шаль на плечи и опускаю голову.

На углу, в нескольких кварталах отсюда, торгует разносчик газет. Я даю ему монету в три цента (да, в 1872 году это деньги) и прячу газету под мышку. Надеюсь, я буду менее заметна, болтаясь возле конторы Вудхалл, если буду чем-нибудь занята.

На полпути вниз по кварталу мне приходится шагнуть на улицу, чтобы избежать задних ног мертвой лошади, блокирующей тротуар. На дорогах не так уж много лошадей, и это кажется странным. Большинство экипажей и повозок запряжены волами.

Мне в глаза бросается огромное кладбище на другой стороне улицы как раз в тот момент, когда я собираюсь свернуть на Уолл-стрит, и меня внезапно охватывает дежавю. Мы шли вниз по этой улице. Я помню, как провела пальцем по металлическим перилам кладбищенской ограды и указала на церковь – ту самую, которая напомнила мне замок в «Красавице и Чудовище».

Кладбище выглядит точно так же, но церковь исчезла. На ее месте стоит храм киристов. Он не внушает такого благоговейного трепета, как предыдущее здание, но он такой же массивный и блестяще-белый, как и все здания киристов. Сколько людей нужно, чтобы содержать его в такой чистоте, когда все вокруг испачкано дымом и сажей?

Храм вызывает у меня дрожь, беспокойство, и я не спускаю глаз с его дверей, когда приближаюсь к углу. Это было моей ошибкой, потому что я столкнулась с ребенком, которому было лет десять, не больше. Чумазое лицо – на уровне моей груди, что поначалу смущает его, но он быстро приходит в себя, ухмыляясь и покачивая бровями, пятясь к стойке для чистки обуви, где собралось еще несколько мальчишек. Когда я отхожу, он насвистывает мне вслед какую-то мелодию, которую я не узнаю́. Однако это должно было что-то значить для его приятелей, потому что они воют от смеха и хлопают его по спине.

Я бросаю на этого мелкого Ромео раздраженный взгляд и поворачиваю на Уолл-стрит, ускоряя шаг. Меня не беспокоят эти дети. Они просто валяют дурака. Все дело в храме, из-за него у меня волосы на шее встали дыбом. Уолл-стрит заканчивается прямо напротив входа в храм. Психотерапевт, к которому я ходила в прошлом году, сказал бы, что я проецирую свои страхи на неодушевленное здание, и, возможно, это правда, но когда я оглядываюсь через плечо, вход напоминает мне открытый рот, а окна – глаза. Я чувствую, что он наблюдает за мной, и я не могу дышать спокойно, пока не сворачиваю на Брод-стрит, через два квартала.

На Брод-стрит народу больше, чем на Бродвее, но я не вижу ни одной женщины. Мужчины сбиваются в кучки вдоль тротуара, и из нескольких обрывков разговоров, услышанных мной, я улавливаю, что они заключают деловые сделки. Вероятно, незаконные сделки, учитывая то, как бегают их глаза.

Один из них, высокий, крепкий парень в плохо сидящем костюме, замечает меня, и когда я останавливаюсь на полпути вниз по улице, пытаясь найти номер 48, он щелчком выбрасывает сигару на улицу и встает передо мной. Его глаза облизывают меня с головы до ног, делая неторопливые остановки в стратегически важных местах. Я чувствую, как кровь приливает к моим щекам.

– Тебе нужна помощь? – спрашивает он.

– Нет, благодарю вас. Я уже вижу контору, которую искала. Мои друзья ждут меня.

Он смеется:

– Я бы сказал, что твоя сестра ждет тебя. Но ты покрасивее будешь. А может быть, и умнее, поскольку знаешь, что лучше держать товар на виду у клиентов.

Я все еще нервничаю из-за того, что вижу храм, и у меня нет сил терпеть этого подонка, особенно когда то, что он только что сказал, в значительной степени подтверждает, что Пруденс здесь. Я делаю шаг в сторону, и он следует за мной.

Один из других мужчин говорит:

– Ой, Хэнк, она не хочет иметь с тобой дела. У тебя нет денег, чтобы купить девушку в доме Молли, не говоря уже о тех, кто болтается с Вудхалл.

Хэнк игнорирует своего приятеля и скользит одной из своих мясистых рук по моей талии. Четверо или пятеро других парней наблюдают за нами, и я не знаю, как они отреагируют, поэтому я сжимаю зубы и сопротивляюсь желанию дать ему пинка, который бы стер все развратные мысли из его головы.

Вместо этого я просто улыбаюсь и заставляю себя подойти еще на шаг ближе.

– Почему бы тебе не подержать мою газету, пока я буду болтать с сестрой? А потом, может быть, мы сможем… – пожимаю плечами и снова улыбаюсь.