Осколки разбитой кружки

– Сказал он лу-учшему студенту, – улыбнулся в ответ Гоббинс.

– Ну, я не про то, что ты самый умный, а про то, что ты любимчик Новака. Тут я всегда считал, что ты глуп.

– При-ичем тут…

Аран выбросил сигарету и схватил одной рукой Нэта за шею и растрепал его идеально уложенную прическу, утаскивая его в сторону университета.

– Ладно, Нэти, не обижайся на меня.

– Я и не обижа-аюсь, – ответил он, поправляя свои волосы. – Я зна-аю, что ты на самом деле не та-акой.

Неожиданно Аран вновь почувствовал прилив раздражения и даже злобы. Он дернулся и ускорил шаг.

– Да что ты вообще обо мне знаешь, Гоббинс!

Он знал, признавал в глубине души, что виной всем своим ошибкам и испорченным отношениям с людьми является он сам. Сколько раз он слышал в свой адрес: «Ты всегда думаешь только о себе», но никогда не задумывался над смыслом этих слов. Сейчас, когда, казалось, настал пик разлома всего его существа, он наконец спрашивал себя, может и правда, запираясь в своей скорлупе и уединяясь от всего окружающего мира в своих апатиях и в своем раздражении, он таким образом поддается самовлюбленности и эгоизму? Из-за своих проблем с самим собой он совершенно перестал уделять внимания другим людям. Ему хотелось, чтобы его ценили преподаватели, чтобы им гордились родители, чтобы его уважали сокурсники и чтобы он нашел точку равновесия с самим собой, и все эти тайные желания вкупе с нарастающим стремлением к возможности выбора как обвинительный акт бросали Арану свой приговор: виновен в эгоизме. На перемене между лекциями он зашел в библиотеку и попросил толковый словарь, но искал он сегодня не сложные термины по законодательству, а абстрактное определение иллюзорного понятия Эгоизм. «Себялюбие, предпочтение своих, личных интересов интересам других, пренебрежение к интересам общества и окружающих», – повел он глазами по строчкам и захлопнул словарь. Все верно. Все – про него. Он некоторое время просто смотрел в окно на начавшийся дождь и думал, почему же тогда при этой утверждаемой всеми самовлюбленности он чувствует себя таким несчастным?

Зонтики, как грибы, с приглушенным хлопком внезапно раскрывались на площади перед университетом. Аран стоял на крыльце, сунув руки в карманы куртки, и смотрел на серое небо. Ему не хотелось никуда идти. До работы оставалось несколько часов, но по привычке выполнять задания в библиотеке не было желания. Студенты собирались в группы, торопились скрыться от дождя в ближайшем кафе или договаривались о встречах и кино или городской библиотеке, и Арану казалось, будто он спит, и вся эта нелепая суета ему просто снится, а иначе он не мог объяснить ирреальность человеческих интересов и увлечений. Ему, в отличие от других, совершенно не хотелось искать себе какое-то занятие, и, предпочитая стоять тут, под навесом, прячась от осеннего дождя, он вновь ощутил, как невидимая сфера его эгоистической изолированности уже вновь затягивает и поглощает все его сознание. Он не успел полностью погрузиться в свой мир: на фоне серого цвета он заметил крошечное желтое пятнышко, мельтешащее прямо в воздухе. Присмотревшись к нему, он распознал лист дерева, должно быть, сорванный с одного из кленов при главных воротах территории университета. Приковав свой взгляд к этой капельке яркого цвета, Аран не сводил с него глаз и даже неосознанно задержал дыхание, боясь потерять его из виду. Из всех существующих явлений, хобби, увлечений и бесчисленных путей занять чем-то свое тело и ум на определенное время, единственное, что представляло для Арана хоть какой-то интерес, был падающий лист дерева. Не отдавая себе в этом отчета, он шагнул в дождь навстречу к приближающемуся листику. У него был порыв поймать лист в воздухе, но, движимый внутренним чутьем, он понял, как важно для листа дерева совершить свой путь до конца. Потому он застыл в центре площади посреди спешащих студентов и с поднятой головой завороженно следил взглядом за желтым живым существом, ожидая. Только когда кленовый лист, хаотично меняя свое направление, мягко коснулся мокрого асфальта, Аран медленно подошел ближе и поднял его с земли. Этот лист не был мягким, но чуть суховатым и почти искореженным в своей застывшей форме, и Аран боялся надломить его края. Он вертел его в пальцах, рассматривая темно-коричневые прожилки, как капилляры живого тела, но заставил себя вернуться к реальности, чувствуя, что за ним наблюдают и со смехом говорят о нем сокурсники на крыльце здания. Почему-то Арану не хотелось, чтобы его видели с листом в руке. Но не потому, что он выглядел глупо, а, скорее, потому, что это был очень личный, интимный момент, которым делиться с окружающими он не желал. Он направился к воротам, ни разу не обернувшись на людей, которые составляли его реальность.