Осколки

— Да? Да. Могу. Только быстро… Я? Я сейчас бы посмотрел в сторону GMT. Но не на покупки самого токена с расчётом на рост, он свой рабочий потенциал исчерпал и показывает признаки явного перегрева. А лучше бы сделать ставку на снижение и шорить токен, который уже учитывает позитивные новости о листинге… Да-да, просядет, по моим оценкам. Речь о краткосрочных решениях…

Только Агата подумала, что качок-то не так-то прост, как его умный монолог прервали:

— Мужчина! Телефон уберите. Вы вообще где находитесь?

Собственно, уже почти в рамке.

— Извините, — скупо заметил пижон, отбивая вызов и небрежно бросая телефон на столик между двумя лентами. Зря это он. Сейчас с техникой нужно было обращаться нежнее. Но что взять с пижона?

— А почему вы не разулись?

— Не разулся? – удивленно моргнул.

— Обувь снимайте. Я для кого по сто раз повторяю? Кладите в контейнер, надевайте бахилы. Вон, для особо одарённых, в корзине.

— Привет-привет, Родина-матушка… — выругался под нос пижон и плотней сжал челюсти. Вернулся, чтобы разуться. Наклонился. Без ремня в таком положении его джинсы сползли по узким бёдрам, демонстрируя резинку боксеров недемократичной ценовой политики. Впервые с момента их первой встречи незнакомец вызвал у Агаты искреннее сочувствие. Пройдя рамку, она зло уставилась на быдловатого служащего.

— С какой целью летите?

— С рабочей, — процедила сквозь зубы.

— С какой целью летите? — это уже подоспевшему нахалу.

— С туристической. Всю жизнь мечтал увидеть Самарканд.

— Проходите. А вы девушка, пройдёмте.

Двадцать минут (потом Агата узнала, что это далеко не предел) её расспрашивали на тему того, что ж у неё за работа в Ташкенте. Она уже сто раз пожалела, что вообще про эту работу ляпнула. Нужно было подобно пижону сказать «туризм» — кто бы в этом усомнился?

Наконец, отпустили. Злая, как фурия, Агата влетела в зал отлёта. Такой вот каламбур. Нашла свой гейт и, сверившись с часами, поняла, что у неё имелась ещё как минимум пара минут, чтобы выпить нормального кофе. Вокруг было непривычно пустынно и тихо. Табло вылета и прилёта опять же непривычно пусто. Здесь, в аэропорту, упадок чувствовался как никогда остро. В других местах всё ещё будто бы было по-прежнему. Здесь… уже нет. Уже нет.

Агата поморщилась. Выбрала кофе в автомате, чертыхаясь, вспомнила, что надо достать карточку. Открыла рюкзак. За спиной уже началась посадка, но она всё же не успокоилась, пока не получила свой латте. Прибавила шагу, а когда зазвонил телефон, отвлеклась, доставая тот из кармана, и на ходу врезалась будто в стену, хотя никаких стен (она ведь смотрела!) впереди не было.

— Моё поло!

— Мой кофе!

— Да твою ж мать! — это Агата в один голос с качком.

— А я уж было решил, что тебя сняли с рейса, – резко перешел на ты тот.

— За что это? — Агата слизала с руки горячие молочные капли. Остальное было не слизать. Остальное на его поло было… И ещё немного на донышке. Будто боясь, что и с этим «немного» что-то случится, Агата в один глоток осушила стаканчик и в блаженстве зажмурилась. Радостей в её жизни с каждым днём становилось всё меньше, так что упускать случай, пусть даже такой незначительный, как глоток хорошего кофе, было нельзя.

— Ну, не знаю. Какой дурак сейчас говорит, что летит куда-нибудь по работе?

— Дурак обыкновенный, наверное. Есть такой, знаете ли, довольно распространённый вид.

— Точно. Ты хоть новостные каналы в Телеге стёрла? Нет? Не додумалась? Ну ты даёшь.

— Новости читать не запрещается, — вяло огрызнулась Агата, протягивая свой посадочный.

— Да на словах у нас вообще полная демократия.

Агата хмыкнула, но пижону ничего не ответила, потому как у неё опять зазвонил телефон.

— Люсенька Львовна! Отчитываюсь. К рейсу успела. Вот уже сажусь, да… Как там Костик?

— Костик неплохо. Он никак не привыкнет, что Лизаветы Павловны нет.

Агата поморщилась. С тех пор, как бабуля умерла, всё и впрямь изменилось. Особенно для тех людей, которых она успела пригреть под крылышком своего фонда. Её смерть случилась внезапно. И как тут не вспомнить тех, кто говорит, что внезапная смерть — самая лучшая? Может быть, но исключительно для того, кто ушёл. Для тех же, кто остался, такая скоропостижность — всегда небывалый шок. И трагедия. Вот они ещё созванивались накануне вечером, договаривались где-нибудь поужинать, сходить в театр, и ничто не предвещало конца. Всё шло, как шло, устаканившись, и казалось, так теперь всегда будет. И звонки эти по вечерам, и смех, и театр, и вино вкусное, до которого бабуля всегда была охочей. А потом в один момент прежней жизни не стало. На Агату вместе с горем свалилась куча проблем. Пришлось очень быстро решать миллионы самых разных вопросов, начиная от погребения и заканчивая делами бабулиного фонда, который она не могла, не имела права бросить. Агата и не бросала. Она делала всё от неё зависящее, чтобы фонд работал как прежде. Но… В том-то и дело, что далеко не все зависело от нее. Просматривая последние отчёты, Агата чувствовала своё полное бессилие. И такую безнадегу, что хоть на стены лезь.