Оскал смерти

Во время вражеского прорыва у Полунино д-р Хаапе вместе с легко раненными солдатами занял оборонительные позиции в окопах, примыкавших к перевязочному пункту, стойко защищал его и внес существенный вклад в общий успех обороны на этом участке. Когда в результате ожесточенного боя все полевые телефоны и радиосвязь вышли из строя, д-р Хаапе добровольно вызвался доставить важные оперативные донесения по ситуации в штаб полка одновременно с эвакуацией в тыл своих раненых. В течение нескольких дней д-р Хаапе принимал активное личное участие в организации противотанковой обороны, в том числе в закладке мин и сооружении других противотанковых заграждений. В ходе прорыва русских 18 августа д-р Хаапе, являясь одним из всего двоих оставшихся в живых офицеров, собрал вместе разрозненные остатки батальона и сумел организовать новые эффективные оборонительные позиции, чем внес очень существенный вклад в предотвращение вражеского прорыва к Ржеву».

Но для меня это были часы, дни и недели, переполненные кровью, невыразимым ужасом и страданиями. И самым лучшим вознаграждением был для меня тот факт, что каждый раненый, прошедший через мои руки, был благополучно эвакуирован. Конечно, некоторые из них умерли от своих страшных ран; ко многим из них я был вынужден применить самые грубые формы полевой хирургии для того, чтобы дать им шанс выжить в дальнейшем; но все они получили от меня все, что только я мог дать им, и ни один из моих раненых ни разу не попал в руки врага. Потери с нашей стороны были огромны, и поскольку я каким-то образом сумел уцелеть во всем этом, то оказался в 1942 году одним из наиболее награжденных фронтовых врачей Вермахта, а также был удостоен внеочередного звания штабсарцт и назначения на должность дивизионного адъютанта медицинской службы при оберфельдарцте Грайфе.

* * *

Так, с жесточайшими кровопролитными боями, мы удерживали Ржев до наступления зимы, а затем вынуждены были начать отступление, которое постепенно приняло необратимый характер. Война закончилась для меня уже на берегах Рейна, в одном из старинных фортов. Оказавшись в безнадежном окружении, мы в конце концов прекратили ставшее бессмысленным сопротивление и капитулировали. Ко мне подошел французский офицер, я сдал ему свой комиссарский револьвер, и на этом моя война была закончена.

* * *

…Я снова взглянул на письмо от фон Калкройта. Он писал мне о том, что уже пытался однажды организовать встречу ветеранов нашего полка в Биелефельде, но смог разыскать только обер-лейтенанта Райна из батальона Хёка и пришедшего к нам уже под самый конец лейтенанта Аустерманна. Оберст Беккер теперь уже вернулся, а когда писались еще только первые главы этой книги, он находился в Сибири, отбывая длительный срок заключения как «военный преступник». Зимой 1955 года, однако, он оказался в числе одной из самых первых партий немцев, все-таки освобожденных коммунистами. Жена Беккера не знала о его возвращении вплоть до почти самого последнего момента и, не веря своему счастью, встретила своего старика обратно практически с того света; старого вояку еще удавалось разговорить на тему о свирепых боях за Ржев, но что касалось его пребывания в Сибири — то тут уж из него невозможно было вытянуть ни слова.

Престарелый Вольпиус закончил свою не слишком поражавшую воображение карьеру военного врача в Сталинграде. Там же погиб и Крамер. Ламмердинг еще до капитуляции Германии был освобожден от военной службы в Вермахте по инвалидности в результате тяжелого ранения, полученного им у Гридино, и уже приступил было даже к изучению юридического права в Гейдельберге. Но тут союзные войска высадились во Франции и начали свое стремительное продвижение по ней. Ламмердинга мобилизовали снова, и уже через четырнадцать дней, сражаясь с неприятелем во главе приданной ему роты у Эйфеля, он получил пулевое ранение в живот, оказавшееся на этот раз смертельным. Барон фон Бёзелагер оказался единственным оставшимся в живых кавалерийским командиром из числа побывавших на Восточном фронте, но все равно погиб, пытаясь сдержать финальный натиск русских на Варшаву.