Оскал гориллы

– Боится самого себя. Боится, что это своего рода семейное проклятие, что у него нечто вроде предрасположенности к убийству, как и у его брата. Я думаю, он пытался каким-то образом это выяснить.

– И поэтому он экспериментирует с обезьянами?

– Да, в основном с гориллами. Он говорит, что гориллы ближе всего к человеку по особенностям психики, что шимпанзе слишком дружелюбны и все такое, поэтому его интересуют именно гориллы.

– И он держит их в клетках?

– Конечно. И разумеется, клетки для них должны быть очень прочными, потому что...

– У них специальный дрессировщик?

– Несколько дрессировщиков и психолог, который...

– И где живут все эти люди? – спросил Мейсон. – Кто обслуживает их? Кто готовит им еду?

– Они живут у себя дома. А работают в полностью изолированном крыле здания, выходящем на другую улицу. Они приходят туда и уходят, когда им заблагорассудится. Им категорически запрещено выходить в парк, окружающий особняк. В главное здание они могут пройти по коридору, но только если их вызовут.

– Кто следит за гориллами ночью?

– Никто. Они заперты в надежных металлических клетках.

– А вдруг ночью случится пожар?

– Об этом даже подумать страшно. Если уж на то пошло, подумайте, что будет, если пожар случится днем. Нельзя же просто открыть клетку с гориллами и сказать: «А ну-ка, выходи отсюда!»

– Эти гориллы злые? – спросил Мейсон, прищурившись.

– По-моему, очень. Я баловала только одну, самую маленькую. Она любила меня. Некоторые из них хорошо относятся к людям, а некоторые не очень... Отдельные эксперименты проводились специально для того, чтобы довести их до помешательства. Их приучали брать пищу из ящика, только когда звенит звонок. В другое время они получали удар электричеством, если пытались открыть ящик. Затем дрессировщики меняли абсолютно все сигналы они это как-то объясняли – что-то вроде потери ориентации. Мне это не нравилось. И Элен тоже.

– Ну ладно, – заключил Мейсон. – Как бы там ни было, но меня больше всего заинтересовало то, что вы сообщили о дневнике. Большое спасибо.

– Элен была очень скрытной, мистер Мейсон, – сказала миссис Кемптон. – У нее были огромные амбиции. Ради них она была готова все принести в жертву, и, разумеется, когда-то в прошлом у нее была несчастная любовь.

– Она вам об этом рассказывала?

– Боже милостивый, конечно нет. Да и не было никакой необходимости. Все и так было ясно как божий день.

– И в чем это выражалось?

– Она была, очевидно, безответно влюблена в кого-то, кто... ну, иногда у меня мелькала мысль, что это был некто из высших слоев общества, считавший, что она ему не пара. И Элен, похоже, посвятила всю свою жизнь, чтобы доказать ему, что она сама может добиться успеха в жизни, а единственное, в чем она действительно могла бы преуспеть, так это... ну, что-нибудь вроде съемок в кино. Она была действительно красива.

– Похоже, вы правы, – сказал Мейсон, – я видел несколько ее фотографий. Вы не знаете, кто ее снимал?

– Наверное, мистер Эддикс. Он постоянно всех щелкал, и в общем у него получались довольно приличные снимки.

– У него и на яхте был фотоаппарат?

– У него и на яхте были фотоаппараты, и дома у него были фотоаппараты, и где их только не было. У него множество камер самых разных марок.

– А вот насчет неудачной любви Элен – откуда у вас такая информация?

– Это же просто как дважды два. Она была симпатичной нормальной девушкой, но, похоже, не слишком стремилась бывать в обществе. Она работала, вела дневник, загорала. У нее даже была кварцевая лампа специально для сумрачных дождливых дней.

– И в этом заключалась вся ее жизнь?

– Да, и еще работа. Конечно, у нее не было определенных рабочих часов. Она всегда была наготове, на случай, если вдруг возникнет в ней необходимость, и, само собой разумеется, она сопровождала мистера Эддикса, куда бы тот ни отправлялся.

– И часто такое случалось?

– О да. У него на плите всегда грелось много утюгов. Случалось, что ему звонили по поводу его рудников или чего-нибудь еще и он срывался с места, бросая вещи в машину и тут же отправлялся – иногда вместе с Херши, иногда с Фэллоном, иногда один – ну, если, конечно, не считать Элен. Она сопровождала его во всех поездках.

– Позвольте напоследок задать вам еще один вопрос. Не кажется ли вам, что было нечто странное в обстоятельствах смерти Элен?

– Ну конечно же.

– Я имею в виду: не было ли у нас такого чувства, что она не могла покончить жизнь самоубийством?

– То есть что ее случайно смыло за борт?

– Я прошу вас ответить на мой вопрос, – настаивал Мейсон.

– Мистер Мейсон, – ответила она, – я никогда не говорю того, что могло бы поставить кого-то в затруднительное положение. Мне слишком хорошо известно, как начинают ползти слухи и как они могут отравить кому-нибудь всю жизнь, но... в общем, на месте полиции я бы так просто это дело не оставила.

– Почему?

– Потому что... ну, потому, что я уверена, я просто абсолютно уверена – Элен не могла покончить жизнь самоубийством, и я знаю, что кто-то взял ее дневник и выбросил за борт.

– Откуда вам это известно?

– Потому что ее дневник пропал, а я точно знаю, что он всегда был при ней.