Оскал фортуны

Мало того, имперцы предприняли совершенно неожиданную атаку с фланга. Были открыты малые вспомогательные ворота, и оттуда в спины спешившихся кавалеристов ударила многосотенная волна пеших мечников. На них не было кольчуг, панцирей или добротных шлемов, но своим напором и верой в непобедимость они могли нанести невосполнимый урон.

По счастливой случайности для кавалеристов Союза Побережья на месте соприкосновения с острием контратаки Львов оказался не кто иной, как его святость, высший проповедник монастыря Менгары собственной персоной. И в первый момент, когда он увидел несущихся прямо на него врагов, чуть со страху не помер. У него не было ни коня, ни щита, ни даже перочинного ножика, потому что он все стремился как можно скорей увидеть проломленные ворота и жутко жалел, что не догадался подорвать их с помощью порохового заряда.

Топчущиеся перед ним воины тоже заметили врага, выхватывая оружие и бросая поводья. Ни вскочить в седло, ни развернуть коней в такой давке и сутолоке не получилось бы. Зато нисколько не растерялись недавно назначенные оруженосцы. С завидной уверенностью они вложили в дрожащие руки его святости легендарный двуручник и юркнули в тылы между разворачивающимися кавалеристами. Действительно, им и сражаться-то было нечем, своего оружия не имели. Только и хватало сил, что по очереди носить на плечах эту оглоблю.

И что Виктору оставалось делать? Только геройски погибнуть, неумело вращая перед собой оружие. Но тут случилось неожиданное.

С первым вращением в нем разжегся азарт.

Со вторым – он явственно почувствовал дикий восторг от предстоящего боя.

С третьим – он шестым чувством осознал, что данным двуручником управлять совсем нетрудно.

А с четвертым вращением для пришельца все смешалось в кровавом калейдоскопе. Он еле успевал смаргивать попадающую в глаза кровь. И самые первые капли оросили лицо веером, вырвавшись из тела разъяренного, но разрубленного словно сочный стебель лианы коменданта обороняющейся крепости. Бедняге не повезло оказаться в числе первых. Но зато повезло не дожить до полного позорного разгрома.

Бегущий клин имперцев уперся во вращающуюся мясорубку и ввязался в бой с кавалеристами. И даже почти потеснил чагарцев, нанеся первые потери. Но только не в центре клина! Еще несколько мгновений образовавшегося вокруг него бруствера из кусков человеческого мяса. Он шагнул вперед, встал выше, потом еще раз шагнул, потом еще и еще… А потом пошел вперед, словно танк, который своими гусеницами легко перемалывает в пыль полевой пересохший ковыль. Только здесь под ударами огромного двуручника крошилась не трава, а живая человеческая плоть. За его святостью устремились самые сильные мечники, подтянувшиеся из середины строя, и теперь клин пошел в другую сторону, да так ходко, что и на флангах воодушевленные таким невероятным сражением воины поднажали изо всех сил.

А потом оказалось, что последние ряды Львов уже не идут вперед, следом за своим павшим комендантом, а бегут назад, к раскрытым настежь малым воротам. Позже Виктор и сам не мог поверить в вырвавшийся у него из груди рев:

– За ними! Не дать закрыть ворота! Протуберанец им в глотку!

И первым рванул за врагом, продолжая вращать смертельным для всего живого двуручником, словно не имеющей веса палкой. Так и вбежал «на плечах врага» в крепость, уничтожив на первом же шаге тех, кто пытался закрыть ворота.

С этого момента сопротивление в крепости оказалось сломлено окончательно. Нападающие разошлись группами во все стороны, уничтожая последние очаги сопротивления. Вскоре мимо Менгарца пронесся бронированный отряд самых тяжелых всадников, устремившихся к другому краю моста. Восемьсот метров они промчались за считаные минуты и одним мощным ударом смяли сопротивление второй крепости. К тому времени моряки уже основательно расшатали оборону противника, и удар по тылам неприятеля поставил окончательную точку в очень важном сражении.

Допросами сдавшихся имперцев и прочими делами, которые присущи любому удачному штурму, Виктор не занимался. Вместо этого он дошел до середины моста и долгое время простоял там без движения. Окровавленный меч он нес за собой. Облокотился на него и в какой-то прострации долго смотрел то на воду, то на мачты кораблей, то на берег Шлема. Думал он не про кашьюри или Сангремар, а пытался осознать, что с ним произошло.

Ведь по всей вероятности он на полчаса сражения превратился в ничего не соображающего берсерка. Причем не просто озлобленного или душевно неуравновешенного воина, а в хорошо отлаженную, можно с уверенностью утверждать, непобедимую машину для убийства. Разум современного, воспитанного в высшей цивилизации человека со всей прагматичностью отвергал недавние события. Такого просто не могло быть наяву. Да что там наяву, даже сказки целесообразны и логичны. Даже простое волшебство имеет под собой крепкую основу. А тут – полный нонсенс.