Осип Мандельштам и его солагерники

Спустя три года — 31 августа 1971 года — с Крепсом побеседовал М. С. Лесман. Он записал кое-что и о самом Крепсе: арестован 2 мая 1937 года, в августе отправлен на Колыму В сентябре он прибыл на Владивостокскую пересылку, где задержался до начала декабря 1939 года. Тогда он был отправлен на Колыму, куда прибыл 19 декабря и откуда освободился в марте 1940 года по пересмотру дела. Столь длительное пребывание в транзитке было связано с тем, что Крепс как маститый медик был назначен ответственным за борьбу с цингой в лагере[422].

О Мандельштаме Крепс рассказал совсем немного:

«Встреча с Мандельштамом произошла в 1938 г., в теплый период, т. е. весной, летом или осенью. Обратил внимание на интересное лицо. Седой, большие глаза, маленького роста.

В первую же встречу с Мандельштамом Е. М. Крепс пытался завязать с ним беседу. Мандельштам отнесся к Крепсу с подозрением. „Я думал, что получу ключ к нему, когда сказал, что учился в Тенишевском училище. Услышав это, он встрепенулся… — „…У вас есть брат Евгений?“ — „Да“. — „Я с ним учился в Тенишевском училище, но на разных семестрах“[423]. — „Как ваша фамилия?“ — спросил Мандельштам. Я назвал себя, но моя фамилия была ему незнакома. Дальше… я сделал ошибку, спросив Мандельштама, что ему инкриминируется. Мандельштам сразу замкнулся“.

В эту первую встречу поэт произвел на Крепса впечатление человека психически больного. Соседи его подтвердили это, но сказали, что периодами он приходит в себя.

Товарищи его поддерживали: то куском сахару, то хлебом. Он явно был безразличен к еде.

Период наших встреч был коротким. Встреч было мало. С каждой физическое состояние Мандельштама ухудшалось. Не встречая его несколько дней, я спросил у товарищей, где Мандельштам.

„Умер“, — сказали мне»[424].

Девятый свидетель: Иван Милютин (1968) [425]

1

Осенью 1938 года, по свидетельству Д. М. Маторина, начальником Владивостокского пересыльного лагеря был некто Смык, а комендантом, по свидетельству Е. М. Крепса, — Абрам Ионович Вайсбург[426], сам из бывших ссыльных (по другим сведениям — полковник)[427]. Оба оставили по себе добрую память относительной незлобивостью.

Распределенного в 11-й барак Мандельштама, как и других новичков, встречал староста. Невольно преувеличивая, Н. Я. писала:

«Старостами бараков, как и повсюду в те годы, назначали уголовников, но не рядовых воров, а тех, кто и на воле был связан с органами. Этот „младший командный состав“ лагерей отличался крайней жестокостью, и „пятьдесят восьмая“ от них очень страдала, не меньше, чем от настоящего начальства, с которым они, впрочем, соприкасались реже»[428].

Старостой 11-го барака, согласно В. Л. Меркулову, был артист одесской эстрады, чемпион-чечеточник Левка Гарбуз (его сценический псевдоним, возможно, Томчинский[429]). Мандельштама он вскоре возненавидел (возможно, за отказ обменять свое кожаное пальто) и преследовал, как мог: переводил на верхние нары, потом снова вниз и т. д. На попытки Меркулова и других урезонить его Гарбуз только всплескивал руками: «Ну что ты за этого дурака заступаешься?»

В середине ноября Гарбуз исчез[430], и старостой барака стал Петр Федорович Наранович (1903-?) — бывший заведующий СибРОСТА-ТАСС, спецкор «Известий» и председатель радиокомитета в Новосибирске[431] при секретаре Западно-Сибирского крайкома Роберте Эйхе (1890–1940).