"Вы видите, я оплетён таинственными, злыми силами. Я на грани отчаняия. Я должен вырваться, уехать. Назад в Мекленбург. Не покидайте меня. Не правда ли, мы едем вместе? Если Вы согласны, через три дня".
Я сделаю все необходимые приготовления к отъезду и, если будет на то воля божья, передам в твои объятия племянника, здорового и бодрого, свободного от власти всей этой призрачной нечисти".
Здесь будет к месту добавить ещё один небольшой листок из папки, по всей видимости, это копия записки, написанной барону Шнюспельпольдом:
"Так вот как Вы, Высокородный, следуете предписаниям, которые я дал Вам, чтобы завоевать руку принцессы? Если бы я мог себе представить, что Вы так легкомысленны, как это оказалось в действительности, никогда не стал бы я на Вас рассчитывать. Пророк Зифур, должно быть, обознался. Но есть и слово утешения. Поскольку в главном Вашем прегрешении повинны собственны не Вы, а происки старого еврея и его дочери, так как Вы действовали не по собственной воле, то волшебство не потеряло силы и всё может быть восстановлено, если Вы отныне будете следовать правилам в точности и прежде всего полностью избегать дома Симсона. Учтите, что банкир владеет некими искусствами, правда, их можно назвать всего лишь талмудическими, но они вполне способны погубить христианскую душу.
Имею честь с совершеннейшим почтением и т. д."
( Тотчас вручено Астариону для передачи).
Пятый листок
Этот листок написан рукою принцессы.
"Что за странное состояние, в котором я нахожусь вот уже несколько дней? Что случилось той ночью, когда я вдруг как будто бы отрешилась от самой себя, превратилась в сплошную нестерпимую боль, которая была в то же время страстной любовной тоской? Все мои мысли устремились к нему, моей печали, моей единственной надежде - но какая сила удерживает меня, чьи невидимые руки обхватили меня как будто в восторге страстного желания? И нет сил вырваться, как будто я только и могу существовать во власти этой силы. Она сжигает мне душу, как ярко пылающий огонь, но это пламя - чувства, желания, которых я не умею назвать! Апокатастос печален, опустил крылья и, когда он смотрит на меня, взгляд его полон сострадания и горя. А маг, наоборот, веселится, в радостном и бодром настроении, и мне в моей растерянности часто не удаётся держать его в надлежащих границах. Бедное сердце, оно разобьётся, если это состояние скоро не кончится. Здесь, в этих стенах, вдали от любимой родины...
Я плакала и сетовала вслух. Мария плакала вместе со мной, не зная, в чём моя мука, но тут Апокатастос вдруг встряхнул крыльями, чего давно уже не делал, и громко сказал: "Скоро! Терпение! Настало время для борьбы!" Казалось, он говорит с большим трудом. Потом он подлетел к шкафу, в котором, как я знала, маг держит герметически закупоренную капсулу, хранилище самой чудесной из его тайн. Апокатастос с силой ударил в замок шкафа, так что всё в нём задрожало, зазвенело, загудело. В это время вошёл маг и, увидев, чем занят попугай, как будто очень испугался. Апокатастос поднял такой пронзительный ужасный крик, какого я ещё никогда не слыхала, зашумел крыльями и бросился магу прямо в лицо. Маг, как обычно, зарылся в постель и с головой накрылся одеялом. Апокатастос сказал: "Ещё не время, но скоро, Теодорос". Нет, я не совсем одинока, Апокатастос - вот моя защита, Мария, милое дитя, очень испугалась и сказала, что всё это страшные вещи и ей боязно. Я напомнила ей о ночи Святого Иоанна, тогда она повеселела, уступила моим мольбам и осталась до позднего вечера. Я тоже успокоилась, мы пели, играли, шутили, смеялись. Даже игрушки из бумажника, цветок и лента, послужили нам для развлечения. Ах, радость была недолгой. Маг высунул голову и, только я хотела рассмеяться на его забавный вид ( он опять надел кружевной чепец), как вдруг вновь впала в то же ужасное состояние, маг неподвижно смотрел на меня своим ужасным взглядом, и мне казалось, что я даю кому-то пощёчины. Я ясно видела, что правой рукой непрерывно била по воздуху и ясно слышала звуки пощёчин. Ха, конечно, это подозрительность и злобность мага во всём виновата!
"Талисман сделает своё дело", - крикнул в этот момент Апокатастос. Во мне вновь проснулась радостная надежда. О, Теодорос!"
Из многочисленных записей барона Ахатиуса фон Ф. в этой связи приведём следующую: