Резкий звонок рассеял оцепенение. Это он сам позвонил в колокольчик у дома № 97. И, полностью приходя в себя, заговорил в восторге: "Что за великолепный природный инстинкт, доходящий до самых глубин! В тот момент, когда я и физически, и психически ощущаю какую-то неуверенность, он ведёт меня к моему дорогому другу доктору Г. М., который быстро поможет мне встать на ноги, как это уже бывало". Гф. подробно рассказал доктору М. обо всём невероятном и ужасном, что с ним произошло двумя домами дальше вперёд или назад, и жалостным голосом попросил поскорее прописать ему средство, которое разгонит страхи и все тяжёлые последствия. Доктор М., обычно очень серьёзно говоривший с пациентами, рассмеялся прямо в лицо ошарашенному Гф. и сказал, что против такого приступа болезни, который случился с Гф. и ещё продолжается, нет иного лекарства, кроме некоего шипучего напитка, который пока герметически закупорен в бутылках, но если начнёт пениться, то может подарить ещё и не таких прекрасных духов - куда интереснее двойников, Шнюспельпольдов и прочей запутанной чепухи. Но сначала пациенту надлежит как следует поесть. Тут доктор взял под руку своего друга Гф. и повёл его в комнату, где было много весёлых людей, они как раз кончили партию в вист и вместе с доктором и его другом уселись за прекрасно сервированный стол. Вскоре появился и медицинский напиток, который должен был помочь излечению Гф. Все заявили, что тоже выпьют, чтобы подбодрить бедного Гф. Но он глотал лекарство с такой быстротой и легкостью, без всяких признаков муки и отвращения, стоически и героически заверяя, что питьё имеет вполне приличный вкус, что все присутствующие очень удивлялись и предсказывали заметно приободрившемуся Гф. долгую жизнь.
Весьма примечательно было то, что Гф. спокойно спал и не видел во сне ничего из тех странных событий, которые случились накануне. Он объяснял это целебным действием вкусного лекарства, прописанного доктором. Только в момент пробуждения его, как молния, пронзила мысль о таинственном бумажнике. Он вскочил и сунул руку в нагрудный карман фрака, который был на нём вчера, и действительно нашёл там чудесно-голубую драгоценность. Можно себе представить, какие чувства охватили Гф., когда он открывал бумажник. Он надеялся, что окажется более ловким, чем барон Теодор фон С. и ему удастся проникнуть в тайны содержимого. Однако это содержимое оказалось совсем иным, чем тогда, когда барон Теодор фон С. нашёл бумажник на скамейке в Тиргартене вблизи статуи Аполлона. Ни хирургического ножичка, ни светложёлтой ленты, ни экзотического цветка, ни флакончика с розовым маслом - ничего этого не было, только очень маленькие тоненькие листки, покрытые едва заметным шрифтом, лежали в бумажнике, который Гф. осмотрел с величайшей тщательностью.
На первом листке изящным женским почерком были написаны итальянские стихи, которые по-немецки звучали примерно так:
Магические нити жизни вьются,
Стремясь связать, что кажется раздельным;
Тщеславный демон их порвать стремится.
Деянья высших сил открыты взору
В лучах поэзии зеркал волшебных,
Всё в мире обретает цвет и форму.
Маг не боится недоступной тайны,
Надеждой служит внутренняя сила,
В духовный мир войдёт он не случайно.
Не ты ль тот маг, кто смог меня увидеть?
Не твой ли дух мне устремился вслед?
Да, это ты, ты в сладких снах воспет,
Ты угадал мою любовь и гордость,
Вдвоём с тобой, в твой взгляд я погрузилась.
Возникла связь, её порвать нет средства,
Страданья, мой восторг тебе открылись,
Теперь ты облечёшь в слова всех чувств соседство.
Возможно ли, чтоб ты вдруг стал безумным?
Чтоб дух твой был опутан колдовством?
Чтоб ты стал жертвой шарлатанов шумных?
Нет, то, что дух познал внутри, в глубинах,
Должно взметнуться ввысь и выйти в жизнь.
Маг не колеблется в своих волшебных силах.
Отсюда прочь в возлюбленные сферы
Влечёт меня надежда и стремленье.
Звезда счастливая восходит с блеском в небе,
Тропой (самим намеченной тобою)
Иди вперёд и отгони сомненья,
Тот, кто страданьем был, моею страстью,
Здесь станет только беглой зарисовкой,
Фантазия пусть не жалеет красок,
Рисуй, что видел, смело, со сноровкой.