Ошибка в объекте

— Я проверяла работы своих учеников… И еще мне нужно было проведать маму… Когда я вернулась, он уже сварил что-то, и мы вместе пообедали… Потом он принес почту. Там было письмо из какой-то редакции о том, что его заметка устарела… Он очень переживал, тут же разобрал стиль этого ответа, уличил их в неграмотности, и это его как-то утешило… Потом он уложил ребенка и пошел прогуляться… Он всегда возвращался вовремя, но в субботу не явился ни через два часа, ни через четыре. А ушел где-то в три. Я запомнила время, потому что в три часа открывается наш магазин и он хотел зайти туда по своим делам.

— Простите, — Рожнов поднял указательный палец. — По каким делам?

— Господи, выпить мужик захотел… У него там свои приятели, они покупают бутылку на нескольких человек и треплются во дворе, пока их домой не затребуют. Когда я через некоторое время выглянула во двор, Володи не увидела. Около пяти я вышла во двор, обошла все беседки, столики, укромные уголки — Володи нигде не было. Около одиннадцати ночи, когда по телевизору стали передавать последние известия, вдруг заходит Володя… Да, они пришли около одиннадцати. — Кто они? — спросил Демин.

— Володя и этот парень… Я его видела впервые. Как я поняла, он не из Москвы. Ему негде было переночевать, и Володя затащил его в дом.

Рожнов недоверчиво посмотрел на Фетисову, потом перевел взгляд на Демина — как тебе, мол, нравится этот поворот?

— Как звали этого парня?

— Не помню… Коля… Толя… Что-то такое, непритязательное имя, простоватенькое… Да, конечно, его звали Николай, я вспомнила.

— Вы не могли бы описать его?

— Он показался мне молодым человеком невысокого пошиба. Впрочем, может быть, потому, что настроение у меня в тот вечер, сами понимаете, было не самым лучшим… На нем была светлая куртка, голова, разумеется, не покрыта…

— Почему «разумеется»? — спросил Рожнов.

— Потому что он был из этих модных мальчиков, уверенных в своем очаровании и превосходстве. Он и стеснялся, и извинялся, но все это так охотно, умело… Володя познакомился с ним тогда же, в субботу. Тот искал кого-то… Конечно, они выпили, и не один раз. Оказывается, все это время они таскались по городу по каким-то общежитиям…

— Значит, они не знали адреса человека, которого искали?

— Адрес? — Фетисова задумалась. — Да, получается, что не знали. Если известен адрес, то за час можно найти кого угодно, живи он хоть у черта на куличках… Да-да… Я вот сейчас припоминаю… Они искали этого человека в общежитиях. Если не ошибаюсь, где-то в районе Медведкова.

— Вы не припомните, о чем они говорили между собой, какими фразами обменивались? Может быть, они вспоминали что-то… Где были? Кого искали? Какие между ними были отношения?

— Нет, при мне никаких разговоров не было… Они возились с каким-то списком телефонов, что-то выписывали из телефонной книги…

— А как они относились друг к другу?

— Так, будто пробыли вместе несколько лет… Володя очень уж опекал Николая, похлопывал его по плечу, утешал, успокаивал.

— Николай о себе ничего не рассказывал?

— Нет… У него и возможности такой не было.

— Разве вы не ужинали вместе? — спросил Рожнов.

— Нет… Я оставила их вдвоем и ушла спать… А утром, когда я проснулась, их уже не было.

— Так, — Рожнов откинулся на спинку стула. — Получается, что вы, уважаемая Наталья Анатольевна, отпустили своего мужа с незнакомым человеком, а когда он не пришел ночевать, не явился и на следующий день — это вас не обеспокоило? Так?

Фетисова несколько высокомерно взглянула на Рожнова, повернулась к нему профилем, показывая прекрасный нос и поплывший подбородок, но Демин видел, что уверенность ее поколеблена. И вдруг у нее вырвался жест, поразивший Демина, — Фетисова пренебрежительно хмыкнула, поерзала на стуле и передернула плечами. И промелькнула в этом такая недалекость, что ему сразу стало понятно — это истиннее, нежели отработанные манеры образованной женщины.

— Это что же такое-этакое вы хотите от меня услышать, товарищ начальник следственного отдела? — чуть нараспев, чуть играя плечами и ерзая задом, спросила Фетисова. Она закинула ногу на ногу и подперла рукой щеку. И опять промелькнула вульгарность. Фетисова будто какое-то время притворялась, говорила чуждые слова, а потом ей это надоело. Она, казалось, стала еще ниже ростом, приземистей, а нагловатый тон пришелся так кстати позе, взгляду, словам, что отпали все сомнения — это ее тон, ее родная манера.