Ошибка в объекте

— Говорит, зря, дескать, я пришел, что на эту ночь он берет ее себе… И смеется. Я понял, что он вроде шутит, не стал заводиться. Слегка к нему приложился, чтоб на дороге не стоял… Ткнул его, он и сел в снег. Тогда я прошел в дом, ну и во второй половине нашел Зинку… Сапоги на подушке, юбка на батарее парового отопления… — Борисихин отвернулся к окну и сощурился, будто где-то там, за двойными рамами видел вчерашнюю картину.

— Теперь об этом парне. Кто он такой?

— Не знаю. Первый раз видел.

— Ваша жена сказала, что она его где-то раньше встречала.

— Возможно. У нее жизнь более насыщенная… — Борисихин помолчал. — В общем, вы меня понимаете.

— Каков он из себя?

— Высокий, выше меня. Черная куртка, кожаная или под кожу… Джинсы. На ногах — полусапожки… Это я обратил внимание, когда он упал в снег. Возраст… Двадцать с небольшим, так примерно.

— Он в доме свой человек?

— Да, наверно, можно так сказать… С Дергачевым был заодно, перешучивались насчет моей жены. Что-то их связывало… Или давно знакомы, или дела у них, или затевали что-то… Знаете, когда люди выпьют, это хорошо чувствуется. Им кажется, что они очень хитрые, а трезвому сразу в глаза бросается.

Демин невольно прикидывал — насколько можно верить Борисихину. Говорит вроде искренне, не пытается выгораживать себя, хотя знает, что под подозрением.

— Когда уводили жену, вас не пытались остановить?

— Нет, посмеялись только. Им тогда все смешным казалось… Прямо сдержаться не могут… И потом вы все-таки с отцом были, а они собирались в магазин сходить…

— Скажите, какие у вас отношения с женой?

— Хорошие! — с вызовом ответил Борисихин. — Да, вполне хорошие. Меня многое в ней устраивает. Она тоже относится ко мне вполне терпимо.

— Терпимо? Другими словами… Вы терпите друг друга?

— Мы живем вместе. Этим намерены заниматься и дальше.

— Вы сказали, что вас многое устраивает в жене… Значит, кое-что и не устраивает?

— Это, товарищ следователь, чисто личное. Если я вам скажу, что меня не устраивает ее прическа или манера красить губы, это ведь ничего в нашем разговоре не прояснит, верно?

— Вы напрасно обижаетесь. У меня нет желания выискивать трещины в ваших отношениях. Я хочу узнать, что произошло вчера в доме Жигунова. Ваша жена была там довольно долго, правда, мало что помнит. Она показалась мне искренней. Она красивая женщина…

— И большая любительница выпить, — неожиданно прервал Борисихин.

— Да? — Демин пристально посмотрел на Борисихина, помолчал. — Вы ее любите?

— Разумеется.

— И могли бы пойти на многое ради нее?

— Я и так пошел на многое.

— Например?

— Не надо… Если начну перечислять, получится, что жалею об этом.

— Почему вы решили искать жену у Жигунова?

— Потому что в других местах уже искал.

— Вам часто приходится этим заниматься?

— Приходится.

— У нее есть и другие компании?

— Как же я их всех ненавижу! — вдруг прошептал Борисихин, не сдерживаясь. — Ничего нет за душой, чужие самим себе, друг другу, чужие на этой земле… И вот собираются, судачат, выворачивают карманы, собирают мелочь на бутылку. Начинается разговор — где пили в прошлый раз, с кем, чем кончилось, как кто опохмелился… Потом припоминают, где, под какой подворотней, за каким мусорным ящиком спрятан стакан, где легче насобирать пустых бутылок, чтобы обменять их на одну полную… И годы идут, годы! Если эти разговоры записать на пленку и дать им прослушать, они не смогут определить — вчера ли об этом говорили или в прошлом году. Пустота! Причем злая пустота! Они бывают счастливы, когда к ним еще кто-то присоединяется, это убеждает их в какой-то правоте, в том, что живут правильно.

— Вывод? — спросил Демин.

— Уничтожать их надо! — убежденно выкрикнул Борисихин и ударил по столу сухим, побелевшим от напряжения кулаком. — Уничтожать! Всеми доступными способами. С самолетов опылять, бульдозерами давить…

— И жену?

— С ней можно повременить.

— Как и с каждым из них, наверно, а?

— Не знаю, не знаю, — Борисихин, пережив вспышку ненависти, сник, стал вроде даже меньше, слабее.

«Видимо, бывают у него такие вспышки», — подумал Демин.

— Вот вы говорите, что она показалась вам искренней… Может быть, в этом и кроется ее слабость… Ныне откровенность многие считают слабостью. Знаете, она собиралась идти в художники… Глупые учителя поддерживали ее в этом, нахваливали, и постепенно у нее сложилось мнение, что она может быть только художником и никем другим. А когда поехала поступать и провалилась, это был не просто срыв на первых в жизни экзаменах, это было крушение всего на свете. Катастрофа. Ну что ж, другие могут спокойно жить дальше, даже с чувством освобожденности, потому что мечта тоже закабаляет, могут с легкостью необыкновенной идти в комбинат общественного питания, в бытовые услуги… Могут А Зина не смогла. Что делать — сломалась. Бывает. Но я твердо знаю — не будь этих алкашей, у Зины все было бы иначе. А они вроде даже выход ей предложили, утешение… Напейся с нами, и полегчает. Как же, полегчает Только и того, что забудешь обо всем на свете.