Ошибка Творца

Оно стучало черной кровью в висках и нашептывало в уши во время гулкого сна, превращая его сновидения в кошмары.

Будто напоминало, что начался отсчет и пора – убивать.

Маша

Маша постучала в дверь из непрозрачного стекла, отделяющую кабинет зама Шварца от коридора.

– Войдите, – раздался негромкий голос, и она увидела человека номер два в Институте генетики, который, как она себе тут же заметила, за одну ночь превратился в человека номер один.

Уже почти седой, с редеющим мягким ежиком на голове и мягким овальным лицом. Небольшие глаза за дымчатыми стеклами очков смотрели на Машу со спокойным вопросом.

– Вы из полиции? – Он привстал с кожаного кресла и жестом показал на один из двух стульев, стоящих напротив рабочего стола: – Присаживайтесь.

– Мария Каравай, – кивнула Маша. – Простите, что отвлекаю. Расскажите, пожалуйста, какого рода отношения вас связывали с профессором Шварцем?

Он посмотрел на нее чуть вопросительно:

– Он был моим начальником. Коллегой и другом.

– Именно в этой последовательности?

Калужкин улыбнулся, на секунду задумался:

– Да, вы правы. Последовательность скорее обратная – сначала друг, потом коллега, можно сказать, научный соратник. И только потом уже – начальник.

– Давно вы работали вместе?

– О, еще с аспирантуры. Но с большим перерывом. Боря, как вы знаете, уехал в Штаты и трудился там почти пятнадцать лет.

– Не сложно было снова найти общий язык? – Маша вопросительно склонила голову на плечо. – Мне сказали, что он был непростым в общении человеком.

Калужкин пожал плечами:

– Нет. Напротив. Работа за границей, как мне кажется, научила его некоторой… толерантности. Что касается меня, то я знал о сложностях в его характере еще в 90-е, но кто из нас без греха?

– Однако раньше он был именно вашим коллегой, а потом стал – начальником. Это разве… не повлияло на отношения?

Калужкин усмехнулся:

– Я понял, что вы хотите сказать. Мой ответ – нет. И раньше, когда его статус не был официально закреплен, и сейчас – то есть, – поправился он, – в последнее время, Шварц был лидером в нашей двойке, а я – ведомым. И я спокойно мирился с таким положением дел. Это же наука, не офисная работа. У Бори был талант, большой талант, а еще наитие, напор, трудолюбие. А у меня из этого списка, пожалуй, только трудолюбие.

– Не слишком ли строго вы к себе относитесь? – Маше стал вдруг очень симпатичен этот мягкий, полный спокойного достоинства человек.

Калужкин улыбнулся:

– Может, чуть-чуть строже, чем этого заслуживаю. Но я всегда был очень Боре признателен. Благодаря ему я работал над интереснейшими темами, да вместе с ним это даже и работой нельзя было назвать, а чудной, захватывающей игрой, где ты постепенно выходишь на новый уровень, как в компьютерной «ходилке». А там – еще более волшебный мир, полный приключений. Вы меня понимаете?

Маша кивнула, улыбнувшись в ответ:

– Думаю, да. Даже, если честно, завидую. Но у меня есть последний вопрос: Евгений Антонович, о чем вы повздорили накануне вечером?

И увидела, как на доброжелательное лицо опустилась тень. Калужкин отвел взгляд в сторону, а когда он вновь посмотрел на Машу, голубые глаза стали непроницаемыми.

– Боюсь, Мария, я не могу вам этого сказать.

Маша помолчала:

– Хорошо. Прошу вас в ближайший час спуститься вниз – мы снимаем отпечатки пальцев у работников института.

Он спокойно кивнул – мол, буду – и дождался, пока она, несколько смущенная резкой сменой его тона и манеры вести беседу, выйдет из кабинета. Калужкину было все равно. Правду говорить он не собирался. А ложь ему еще предстояло придумать. Но вместо того чтобы сразу взяться за придумывание, он вспомнил о Броне и почувствовал, как сжалось сердце. Это, конечно, она рассказала оперативнице о ссоре. Но он не сердился на нее – да и как он мог на нее сердиться! Он подумал о том, какой одинокой она себя чувствует без своего героя – Бори. А он даже ни разу не зашел к ней за весь день! Не зря говорят: научный червь! Он решительно встал и направился к двери.