Ошибка Творца

– То есть официальная версия была полной чушью, но вы решили не уточнять? – Голос Андрея опять взметнулся, и его собеседник вжался в стул.

– Я боялся, понимаете? Я мог уйти из шоу. Это бы означало крах моей карьеры и спущенные в унитаз годы – время, что мы вместе потратили, делая из «Криминального часа» зрелище, которое смотрела вся страна. Но я мог бы уйти, правда. – Соловьев сглотнул и поднял виноватые глаза от столешницы. – Только когда я догадался, в чем дело, я осознал и еще кое-что: у Ираклия не заржавеет. Он одним ударом избавится от свидетеля и сделает свежий выпуск. «Загадочное убийство продюсера передачи “Криминальный час”» – чем плохо звучит?

Маша

Маша подъехала к уже знакомому красивому дому – белый кирпич и стекло – и несколько секунд сидела в машине. То, что она собиралась сообщить Рудовскому, – жестокий, и, возможно, абсолютно бессмысленный акт. Маша доставит ему боль, а этот человек и так многое пережил. Но не рассказать она не могла. Из той давнишней истории сквозило холодом, человеческой подлостью. И просто захлопнуть приоткрытую дверь было бы жестом милосердным, но не профессиональным. Шлейф, тянущийся из прошлого, возможно, что-то прояснит в недавнем убийстве. Маша вздохнула, виновато посмотрела на себя в зеркальце дальнего вида и вышла из машины.

Рудовский ждал ее в той же гостиной: на журнальном столике стоял серебряный поднос с кофейником и две чашки. Маша поблагодарила его и за согласие принять ее, и за кофе; с жалостью взглянула на продюсера – седая щетина, черный свитер, делающий лицо еще более бледным. Круги под глазами. Рудовский спокойно разлил горячий кофе по чашкам, передал одну Маше. Слегка улыбнулся и в ответ на извинения заметил:

– Что вы, я очень хотел вас увидеть, узнать, как продвигается следствие…

Маша смущенно опустила чашку на колени, понимая: он не только интересуется результатами расследования, нет. Он просто-таки жаждет еще раз оживить в беседе воспоминания о погибшей жене, подумалось ей. Знал бы он, о чем она приехала побеседовать.

– Простите, я не сообразил! – встрепенулся Рудовский. – Вы, наверное, пьете с сахаром?

Он уже было вскочил, но Маша отрицательно покачала головой – не надо, все хорошо. Она собралась с силами.

– Сергей Николаевич, я хотела бы поговорить с вами об отношениях, связывавших вашу первую и вторую жену, – начала Маша, а Рудовский поднял на нее удивленный взгляд.

– У них не было отношений, – спокойно сказал он. – Ольга погибла прежде, чем мы с Алисой… стали близки.

Маша нахмурилась. Странно.

– Скажите, – начала она с другого боку, – Алиса когда-нибудь была от вас беременна?

Рудовский нахмурился. «Мои расспросы, – подумала виновато Маша, – должны ему казаться верхом неприличия. Удивительно, как он еще сдерживается». Она могла бы сразу выдать ему всю информацию, но не была уверена, что после нее он сможет отвечать. А Рудовский, после паузы, тихо сказал:

– Нет. Мы собирались сделать детей. Алиса знала, что у нас с Олей не получилось…

– Простите, я, может, задам вам слишком интимный вопрос, но обещаю, он имеет отношение к делу: детей у вас не могло быть из-за Ольги или… – Маша чуть покраснела. И закончила совсем тихо: – Или из-за вас?

Рудовский поставил нетронутую чашку на стол, внимательно посмотрел на Машу:

– Надеюсь, вы действительно знаете, о чем спрашиваете. Много лет назад, еще на первом курсе института, Ольга сделала аборт на четвертом месяце. Она сама приняла такое решение: отец ребенка был готов взять на себя ответственность… Но Оля не хотела портить себе карьеру, хоть и знала, что прекращение беременности на таком сроке крайне опасно. Ей пришлось идти к какой-то акушерке, которая практиковала аборты в полуподвале пригородной больницы в ночное время… В общем, очень неприятная история.

Маша кивнула: четвертый месяц. Ну конечно! И задала последний вопрос:

– А Алиса была в курсе этой «неприятной истории»?

Рудовский пожал плечами:

– Мы справляли день рождения оператора – прямо в павильоне, рядом с декорациями… Вся съемочная группа напилась, я в том числе. Ольга была нервная, сама не своя, сидела на гормонах – все в попытке забеременеть. У нее повсюду кололо и болело плюс чувство вины… Одним словом, я старался появляться дома как можно реже. Алиса мне нравилась, но только на том сабантуе мы впервые поговорили по душам. Она вспоминала своих родителей-алкоголиков. Детство в нищете. Я уж не знаю, видно, сильно принял, рассказал, как мы с Ольгой пытаемся сделать детей, но не выходит. Потом мы целовались под снегом… – Глаза у Рудовского стали мечтательными, а Маша сама себе кивнула: вот оно. Все сходится.

– У Ольги остались родители? Близкие ей люди? – спросила она жестко, вырвав Рудовского из сладких воспоминаний.

– Может быть, вы мне объясните, откуда такие вопросы? – Почувствовав смену ее тона, Рудовский смотрел на нее внимательно и цепко. Он ждал. Маша вздохнула. Придется рассказывать.