Ошибка сыщика Дюпена. Том 1

Больше всего Антуан опасался, что спесивые аристократы будут обращаться с ним как со слугой. Но он ошибся. И граф, и его восемнадцатилетняя дочь Генриетта встретили учителя радушно, обращались как с равным. Вспомним, что Жюльен Сорель испытывал то же чувство беспокойства, и вообще, можно предположить, что Стендаль, неоднократно гостивший у сестры Полины в замке де Тюэллэн, расположенном неподалеку, знал графа де Кордона и его маркиз де ля

Моль многими чертами напоминает владельца замка де ля Барр, хотя тот и был менее богатый сеньор, нежели герой «Красного и черного».

Очень скоро между Антуаном и Генриеттой установились дружеские отношения. Они вместе совершали верховые прогулки, беседовали, и молодой человек, пребывавший в тоске, поведал девушке печальную историю своей любви, признался, что терзаем воспоминаниями о женщине, страстно им обожаемой. Сентиментальную Генриетту растрогало это признание, но и пробудило чувство неосознанной ревности. Отныне она стала проявлять еще большее внимание молодому человеку с красивым бледным лицом и большими черными глазами. Незаметно для самих себя они перешли к сердечным излияниям. Так, по рассказам самого Антуана, началась их идиллия. Убедившись, что у нее будет ребенок, девушка призналась родителям. Чтобы избежать скандала, те решили выдать ее за Антуана.

Что произошло дальше, точно неизвестно. Но неожиданно, в апреле 1827 года, ровно год спустя после появления молодого учителя в замке, ему приказали покинуть дом. Видимо, каким-то образом графу стало известно о неблаговидном поведении Антуана в семье Мишу, о его прежней любовной связи. Не исключено, что де Кордону в руки попали письма госпожи Мишу, которые Антуан хранил в своем чемодане.

Во избежание огласки Генриетту отправили в замок де Сомок, резиденцию ее деда, где она в декабре 1827 года родила мальчика, «покинутого, как записано в церковной книге, отцом и матерью», которого нарекли Луи Жозефом. В округе все знали, что у Генриетты де Кордон был внебрачный сын. Много лет спустя она вышла замуж, однако детей от второго (законного) брака у нее не было. Но рядом с ней часто видели мужчину, которого называли отец Камиль, — это был монах-капуцин, и все говорили, что это и есть ее сын.

Впервые указал на этот факт историк М. Сент-Олив незадолго до смерти в 1970 году. После него остался текст, написанный еще в 1957 году и озаглавленный «Сын Берте». Этот текст хранился в Муниципальной библиотеке Гренобля, а в 1971 году в журнале «Стен-даль-клуб» появилась статья «На родине Антуана Берте», в которой сообщалось, что «эрудит Сент-Олив несколько лет тому назад обнаружил, что мадемуазель де Кордон имела ребенка от Берте». Факт, установленный этим историком, тем более интересен, что у Матильды де ля Моль — героини Стендаля — был ребенок от Жю-льена Сореля, разница в том, что последний был казнен, не зная, что станет отцом.

Сегодня замком де ля Барр владеет господин Перрэн, антиквар из Лиона. До сих пор в одной из башен замка стоят три деревянных дорожных чемодана, принадлежавших когда-то Генриетте. Может быть, где-то рядом с ними еще сохраняется и чемодан Антуана, в котором он прятал любовные письма госпожи Мишу.

Такова подлинная история семинариста, послужившего прототипом Жюльена Сореля. Единственная цель, к которой стремился рассказавший ее Рене Фон-вьей, сводилась к тому, чтобы по-новому представить «Дело Берте». Ему это удалось. Во всяком случае, так считает знаток Стендаля Витторио дель Литто, заметивший, что «отныне никто не сможет рассматривать генезис романа «Красное и черное», не обращаясь к труду Фонвьея».

Поэт-убийца

В воскресенье 10 января 1836 года парижские газеты сообщили, что рано утром у заставы Аркой состоялась казнь Ласенера и Авриля — знаменитых грабителей и убийц. Несмотря на ранний час, темноту и туман, собралась громадная толпа перед эшафотом, построенным за семь часов до этого.

Без четверти девять, рассказывал, в частности, репортер из «Шаривари», осужденных доставили в карете, которые в народе называли «салатницами». Авриль вышел первым. Взойдя на эшафот он повернулся к толпе и бесстрастно сказал: «Прощайте». Затем обнял Ласенера, который, казалось, воспринял это объятие с некоторым отвращением, и ответил: «Прощай, любезный». После чего Авриль склонил голову под нож гильотины.

Ласенер, с которого не спускали глаз, продемонстрировал меньше стойкости. Его шаг был не тверд, лицо казалось почерневшим в обрамлении густых темных волос и бакенбард, губы побелели. Но никаких следов волнения, никаких других эмоций нельзя было обнаружить в тот момент, когда он повернулся к инструменту казни — национальной бритве, как прозвали в народе гильотину. Помощники палача, поддерживая его за руки, наклонили его голову…