Ошибка резидента

– Надо очень осторожно, – сказал он. – Возьмите сначала такси, покатайтесь. Оглядываться необязательно, но проверьте, чтобы никто за вами не шел.

– Вряд ли будут за мной следить. Я четверть века сижу в норке тихо-тихо.

– Я говорю про обратный путь тоже. Чтобы от дома на Большой Бронной за вами никто не пошел.

– Понимаю.

Вот таким образом Линда Николаевна послужила дополнительным предохранителем в цепи, так старательно оберегаемой от короткого замыкания.

Она привезла Брокману три ключа, завернутых в какую-то записку. Это было в воскресенье. А в понедельник, 29 мая, он велел ей отправиться в Москву и купить для него билет на поезд до города К. Линда Николаевна сказала, что можно взять и на самолет, хотя там тоже придется постоять в очереди, но Брокман настаивал на поезде, не объясняя при этом, что услугами Аэрофлота, который своих пассажиров обязательно регистрирует по паспорту, ему пользоваться нельзя.

Сезон летних отпусков уже набрал силу, и в железнодорожных кассах столицы было вавилонское столпотворение. Линда Николаевна уехала в девять утра, а вернулась в девять вечера с билетом на скорый поезд на 4 июня.

Она нашла Брокмана встревоженным и недовольным. Оказывается, без нее приходил какой-то человек.

Брокман был в своей комнате, когда услышал, как хлопнула калитка. Он знал, что у соседей в это время пусто – взрослые на работе, дети с утра убегают на речку, потому что стоит сушь и жара, а в пионерлагерь они уедут в июне.

Мужской голос негромко позвал: «Линда Николаевна! Линда Николаевна!» А потом, не дождавшись ответа, этот человек пошел в обход и по пути заглядывал в окна. Увидев наконец Брокмана, он поздоровался и извинился за вторжение. Вижу, говорит, все окна настежь, а никто не откликается. Поэтому решил посмотреть, не в саду ли хозяева. Когда Брокман сказал, что Линда Николаевна уехала по делам в Москву, человек просил передать, что приходили из редакции городской газеты. Одна машинистка у них в отпуске, другая заболела, так они хотели узнать, не выручит ли Линда Николаевна.

Ничего необычного в этом не было. К ней обращались с подобными просьбами не первый раз, и не только из редакции – нехватка машинисток в последние годы сделалась хронической.

Но этот довод не убедил Брокмана. Ему показалось, что посланец редакции был излишне любопытен – совал нос со двора во все комнаты, будто что искал.

Это тоже было естественно – ведь он искал ее. Линда Николаевна попросила описать внешность приходившего. Приметы не совпадали ни с кем из тех, кого она знала в редакции.

Вот почему эту ночь оба они, хозяйка и жилец, спали плохо. А наутро, не помыв даже посуду после вялого завтрака, Линда Николаевна отправилась в редакцию.

Ответственный секретарь встретил ее как избавительницу. Да, да, они посылали к ней с нижайшей просьбой помочь и надеются, что она, как всегда, выручит их в трудную минуту. «А я думаю, кто же это приходил, – между прочим заметила она, – как будто незнакомый кто-то». Да нет же, это их старый заведующий хозяйством, которого Линда Николаевна прекрасно знает. Просто он два месяца как бросил курить и вот поправился, растолстел так, что ни одна одежда не лезет, весь гардероб менять надо.

Линда Николаевна взяла кипу рукописей и ушла, обещав отстучать все к завтрашнему утру.

Ее рассказ о походе в редакцию успокоил Брокмана.

Линда Николаевна, прибравшись в кухне, села за свою бесшумную электрическую машинку с широкой кареткой.

4 июня им предстояло расстаться ненадолго – на три-четыре дня, как уверял Брокман. Поезд отправляется из Москвы в 21.40.

…В воскресенье, 4 июня, Брокман выехал в город К. Он взял старый кожаный портфель Линды Николаевны, в который положил «Спидолу».

Глава 20 Три листа ученической тетради

Последние полгода Николай Николаевич Нестеров был занят тем, что он называл своим основным фондом, то есть чисто научной работой. Ради этого он даже отошел на время от преподавательской деятельности, которую очень любил, и попросил на целый семестр освободить его от лекций. Проблема, которая не давала ему покоя вот уже лет десять и за решение которой он то брался вплотную, то, почувствовав тщету очередной попытки, откладывал до лучших времен, – эта проблема наконец-то начала ему раскрываться, и он, с головой захваченный поиском наиболее экономных решений, ведущих к цели кратчайшим путем, работал почти как в лучшие свои годы, вновь ощущая прежнюю одержимость. Его мысль и дух жили самой полной жизнью. Естественно, все это было глубоко внутри, в герметично упакованном вместилище мысли. И так же естественно, что целиком поглощенный этой внутренней работой Николай Николаевич совершенно не вникал в происходящее вокруг. Он не всегда внимал даже голосу жены, приглашавшей к обеду.

Тем не менее, когда Ольга Михайловна рассказала мужу, что произошло с подругой их дочери, Николай Николаевич испугался.

– Боже, какое несчастье, – сказал он. – Но почему это случилось именно с ней? Такая славная девочка…