Павел подробно написал биографию Бекаса. Почерк у него был довольно разгонистый, и получилось десять страничек. Он умышленно сделал несколько грамматических ошибок, запомнив их как следует. Прием не очень остроумный, но верный.
Себастьян забрал написанные листки и авторучку и уехал.
Через три дня за Павлом прислали машину. Рядом с шофером сидел незнакомый молодой человек.
Ехали сначала лесом, потом минут сорок мчались по широкой, но не очень оживленной автостраде, а потом опять свернули в лес и остановились возле двухэтажной виллы. Молодой человек проводил Павла в большой пустой кабинет на первом этаже и ушел, прикрыв за собою дверь.
Минут через пять явился полный, добродушного вида дядя, в очках, с небрежно повязанным галстуком. Он поздоровался, пригласил к столу, положил перед Павлом стопу бумаги и ручку и предложил написать подробную автобиографию. Павел сделал удивленное лицо.
– Я уже писал.
Толстяк ласково улыбнулся, развел руками.
– Не знаю, не знаю, молодой человек. Для меня вы ничего пока не писали. Прошу вас. Я не буду мешать. – И он быстренько выкатился из кабинета.
Павел почти слово в слово изложил то, что уже писал для Себастьяна. И аккуратно вставил те же ошибки. Толстяк вернулся, взял листки, поблагодарил Павла и проводил к машине. Через час Павел был на даче и рассказывал
Кругу о поездке.
Еще через два дня за ним снова прислали машину с тем же шофером и сопровождающим. И привезли его на ту же виллу, ввели в тот же кабинет, где на этот раз он увидел вместе Себастьяна и добрягу толстяка. Первый располагался на кожаном диване, перед которым стоял низкий овальный столик с огромной круглой пепельницей, куда
Себастьян стряхивал пепел, – курил он непрерывно, Павел еще ни разу не видел его без дымящейся сигареты. Толстяк сидел на широком подоконнике, беспечно болтая ногами чисто по-школьному. Они не изменили поз при появлении
Павла. Только прекратили разговор.
– Ну-с, молодой человек, – приветливо начал толстяк, –
садитесь к столу, и будем беседовать. Мы хотим, если вы не против, познакомиться с вами поближе.
Павел опустился на стул за большим круглым столом посреди кабинета. Когда он вошел, под взглядами этих двоих ему казалось, что лицо его утеряло выражение бесхитростного любопытства и беспечности, которое он как бы надевал каждый день в момент пробуждения и не снимал до поздней ночи. Он чувствовал все мышцы своего лица, они словно бы одеревенели. Сейчас, после слов толстяка, Павел улыбнулся, стараясь снять скованность.
– Вы русский, да? – спросил Павел.
– Конечно, русский. – И толстяк сочно расхохотался.
– А как вас зовут?
– Александр.
Себастьян не разделял их приподнятого настроения.
Откинувшись на спинку дивана, он смотрел сбоку на Павла как бы в задумчивости. Павел видел его лишь краем глаза, но все равно чувствовал неприязнь и враждебность, которыми был заряжен этот подтянутый, сдержанный и красивый человек.
Себастьян вмешался в разговор словно бы нехотя.
Спросил негромко:
– Где вы познакомились с Михаилом Зароковым?
Павел недоуменно повернулся в его сторону, будто не понимая, к кому обращен вопрос.
– Вы меня спрашиваете?
– Вас, вас…
– Зароков? Не знаю. Вообще фамилии такой никогда не слыхал. – Павел улыбнулся, посмотрел на толстяка, ища сочувствия.
Тот грузно спрыгнул с подоконника, подошел к тумбе в углу, на которой стоял большой, в металлическом корпусе радиоприемник, нажал на нем одну из белых, похожих на рояльные клавиши. Но звук не включился. Вероятно, это был не приемник, а магнитофон. Вернувшись к окну, толстяк задал вопрос:
– Итак, молодой человек, вы родились… в каком году?
– Тридцатом.
Дальше пошли вопросы по биографии – в хронологическом порядке. Они задавались так благодушно, словно это был не допрос, а заполнение анкеты для поступления на курсы кройки и шитья.
Монотонность этого диалога нарушил Себастьян:
– Где вы познакомились с Леонидом Кругом?
– В доме отдыха «Сосновый воздух».
Еще серия вопросов и ответов, касающихся жития
Павла Матвеева – он же Корнеев, он же Бекас, – и снова реплика Себастьяна:
– Когда Круг сказал вам о переправе?
– Двадцать седьмого днем.
Себастьян, как говорится, стрелял вразброс, но в этом была своя система. Если потом очистить допрос от мякины их доброй беседы с толстяком, получится довольно подробная картина переправы и обстоятельств, ей предшествовавших.
Павел отвечал одинаково охотно и любезно и толстяку и Себастьяну, так что по тону вряд ли можно было уловить, как колеблется напряжение, испытываемое всем его существом.
– Прошу рассказать детально про переправу.
Павел изложил события ночи с 27 на 28 июня.
– Нарисуйте бухту, – приказал Себастьян. – Наш корабль. Пограничный корабль. Как стояли. И вашу лодку. В
момент встречи.
Павел подумал и набросал схему бухты, расположение катеров и лодки. Пока Себастьян рассматривал чертеж, Павел попробовал отвлечь толстяка, чтобы самому отвлечься и отдохнуть.
– А у нас не так допрашивают, – сказал он тихо, чтобы не мешать сосредоточенному Себастьяну. – У нас следователь все записывает, чин чинарем. И потом расписаться дает.