Ошибка Одинокого Бизона (Сборник)

— Чтобы стать вождем, нужны храбрость, щедрость, тихий, спокойный нрав и — прежде всего — доброта. Одинокий Бизон храбр, он — великий воин. И щедрость его всем известна: многим вдовам и сиротам он уделяет часть своей добычи. Но сердце у него гордое и нрав вспыльчивый: из-за пустяков он приходит в бешенство. Да, когда он говорит с друзьями или нетерпеливо слушает их, видно, что себя он считает выше всех. Вот почему я говорю: не быть ему вождем!

Вернувшись домой, я передал матери слова Низкого Медведя. Выслушав меня, она долго молчала и наконец ответила:

— Каковы бы ни были его недостатки, но нас он любит. Помни об этом всегда.

Взглянув на сестру, я заметил, что она тоже не ест. То она, то мать с испугом посматривали на шкуру, завешивавшую вход в вигвам, вздрагивали и прислушивались к малейшему шороху. Их тревога передалась и мне: делая вид, будто обгладываю ребро, я не спускал глаз с двери.

Вот потому-то мы и не заметили, как чьи-то руки бесшумно приподняли шкуру, служившую задней стенкой вигвама, и крепко сжали шесты. Не видел этого и отец: он сидел лицом к выходу, медленно пережевывая куски мяса, и напевал песню койота. И вдруг вигвам наш зашатался, — Ловцы раскачали шесты и повалили его на землю. Потом бросились они к отцу и схватили его за руки, он не успел пустить в ход нож, которым резал мясо.

Заревев от гнева, он попытался вырваться из рук Ловцов. Моя мать поспешила к нему на помощь.

— Отпустите его! — кричала она. — Говорю вам, отпустите его!

Сестра с плачем убежала в темноту, а я стоял как вкопанный, не зная, что делать. Собралась толпа. Люди, закутанные в одеяла из звериных шкур, стояли вокруг нас и молчали. Что-то жуткое было в их молчании: казалось, все считали справедливым то наказание, какому Ловцы хотели подвергнуть отца.

Восемь человек крепко его держали, остальные завладели его оружием и взяли мясо, которое он в тот день привез. Затем выступил вперед начальник Ловцов и плеткой ударил моего отца по спине. Удар был слабый, но громко щелкнула плетка из невыделанной кожи, опустившись на тонкую кожаную куртку отца. Кто-то застонал в толпе. Мать с воплем рванулась вперед, но ее удержали. Удержали и меня, когда я бросился к начальнику Ловцов. Шесть раз опускалась плетка, но отец не дрогнул и не вскрикнул.

Тогда сказал начальник Ловцов:

— Все вы видели, как наказан был человек, нарушивший законы охоты. Будьте мудры: повинуйтесь приказам старшин. Помните, что наши законы созданы для блага всех нас. Пусть знает каждый ослушник, какое ждет его наказание.

Ловцы освободили нас троих и молча удалились, за ними последовала толпа.

Отец опустился на ложе из звериных шкур и закрыл лицо руками. Вернулась сестра и, плача, взяла меня за руку. С нами остался кое-кто из наших родственников и друзей. Они помогли матери поставить вигвам и разложить маленький костер. Потом, предложив нам сушеного мяса и пеммикана, они ушли вслед за толпой.

Три раза подбрасывала мать сухие ветки в костер, а отец по-прежнему молчал и не отнимал рук от лица. Жестокое постигло его наказание. Удары плеткой были слабые и почти не причинили боли, ребенок и тот мог бы вынести эту боль. Но оскорбительно было такое наказание. Мы, черноногие, считаем, что воспоминание об унижении стирается лишь со смертью обидчика. Вот почему мы браним детей, но никогда их не сечем. Ударить ребенка — значит сломить дух его.

Костер догорал, а мать уговаривала отца лечь и заснуть. Он сидел неподвижно и ни слова не сказал в ответ. При тусклом свете тлеющих углей мы трое улеглись на мягкие шкуры и оставили его одного. О, как хотелось мне его утешить! Засыпая, я мысленно твердил: «Это его вина. Он сам навлек на себя наказание». Но в эту ночь я любил его больше, чем когда бы то ни было. Долго я метался и думал о том, как встретит он рассвет, что принесет ему следующий день.

Ночью я слышал стоны отца и тихий голос матери:

— О мой муж, мой муж! Что мне делать? Как успокоить тебя?

2. РАЗЛУКА С ПЛЕМЕНЕМ

Проснувшись на рассвете, я увидел, что отец по-прежнему сидит на ложе из звериных шкур и не спускает глаз с костра. Должно быть, он просидел так всю ночь. Его лицо показалось мне измученным и постаревшим.

Мать заговорила с ним.

— Нам нечего есть. В вигваме не осталось ни куска мяса. Могу ли я пойти к моим братьям и попросить у них мяса, чтобы накормить детей? — спросила она.

— Да, ступай. Накорми детей и поешь сама. Я есть не буду. Ни одного куска не проглочу я, пока мы не покинем этого лагеря, — ответил он.

— О, что ты говоришь! — испугалась мать.

— Больше я не пикуни! Я отрекаюсь от этого племени. Ступай принеси мяса, поешь и уложи все наши вещи. К полудню лагерь останется далеко позади.