Ошибка Одинокого Бизона (Сборник)

Мы похоронили убитых тэва и отправились в обратный путь. Было далеко за полдень, когда мы добрались до скал, окаймлявших долину, где находились развалины древнего пуэбло. Мы посмотрели вниз, но нигде не было видно ни одного человека. Встревоженные, мы быстро спустились по крутой тропинке и поспешили к пещерам. Велика была наша радость, когда из первой же пещеры выбежали нам навстречу женщины и оставшиеся в пуэбло мужчины. Но теперь мужчин было шестеро, тогда как охранять женщин поручено было пятерым. В шестом мы с удивлением узнали Оготу. Женщины окружили нас; одни смеялись и радостно обнимали вернувшихся родственников, другие тревожно спрашивали о своих мужьях и, узнав о их гибели, начинали плакать.

Когда Огоуоза поднял руку и приказал всем молчать, воцарилась тишина. Военный вождь повернулся к Оготе и резко спросил его:

— Отвечай, как ты попал сюда?

— Когда завязался бой, я увидел, что один из утов бросился в лес и побежал по тропе, ведущей в долину. Я последовал за ним, но вскоре он скрылся из виду. Я боялся, что он проберется в пуэбло и нападет на беззащитных женщин. Тогда я решил вернуться сюда, чтобы предупредить оставшихся здесь воинов и вместе с ними защищать женщин, — не задумываясь, ответил Огота.

Огоуоза молча, в упор смотрел на него. Мы ждали, затаив дыхание. Наконец военный вождь сказал:

— Огота, думаю я, что ты лжец. Думаю я, что ты трус. Должно быть, ты обратился в бегство, как только напали на нас враги, но доказательств у меня нет. По-видимому, никто не заметил, когда ты исчез. Теперь слушай меня: в наш Совет воинов ты не войдешь до тех пор, пока не совершишь какого-нибудь славного подвига и не докажешь на деле, что ты не трус.

— Я не трус. Все было так, как я сказал, — отозвался Огота.

Он еще хотел что-то добавить, но военный вождь повернулся к нему спиной и заговорил с Начитимой. Решено было немедленно вернуться в Покводж.

Вскоре мы вышли из долины и гуськом побрели по тропе. Впереди шел отряд воинов, за ним следовали женщины, а шествие замыкали еще несколько мужчин. В случае нападения с тыла они должны были защищать женщин. Чоромана несла копье, а Келемана — щит вождя утов. Шли они молча. Не слышно было ни смеха, ни шуток; пять вдов оплакивали своих мужей, и мы не смели проявлять радость. В полночь мы спустились к реке, а на рассвете переправились на другой берег и вошли в Покводж. Собравшейся толпе мы рассказали о битве с утами.

Старый кацик вернул мне оперение орла.

— Я передумал, — сказал он. — Ты сам должен передать перья Поаниу, потому что это твоя добыча.

В полдень я подошел к ее дому и окликнул ее по имени. Она велела мне войти, но я колебался. Очень не хотелось мне переступать порог ее жилища и снова увидеть священную змею, которая внушала мне отвращение и страх. Но когда Поаниу вторично приказала мне войти, я невольно повиновался. В маленькой комнатке стоял какой-то странный, неприятный запах. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел, что старуха сидит возле очага и пристально на меня смотрит.

— Ты убил орла, — сказала она. — Я знала, что неудачи быть не может. Ни разу еще я не ошибалась в людях. Подай мне оперение.

Молча я протянул ей перья и повернулся к двери. Мне хотелось поскорей выйти на солнечный свет, но она знаком приказала мне сесть против нее, и снова я повиновался, понятия не имея о том, что предстоит мне увидеть и услышать в этой полутемной душной комнате.

Нежно поглаживая длинные перья орла, Поаниу сказала мне:

— Сегодня утром наш летний кацик был здесь, у меня. Мы говорили о тебе.

Я промолчал, недоумевая, что могли они обо мне говорить.

Старуха продолжала:

— Ты поймал орла. Несмотря на то, что он разодрал тебе лицо, ты не выпустил его и задушил. Потом ты сражался с утами и убил двоих вождя и одного из воинов. Ты храбрый.

— Нет, не храбрый, — перебил я. — Мне было страшно, очень страшно, я не сознавал, что делаю. Дрался я с ними только потому, что ничего другого мне не оставалось.

Не обращая внимания на мои слова, Поаниу продолжала:

— Вот почему я хочу тебе помочь.

С этими словами она нащипала пуху, покрывавшего кожу орла, и сделала из него два пучка. Потом оборвала красивые перья на хвосте и, отложив их в сторону, протянула мне пучок пуха.

— Тебе этот пух понадобится для молитвенных палочек, — сказала она. — Перья я тоже тебе отдам, ты их пришьешь к головному убору.

Она встала и отодвинула решетку, заслонявшую дверь в соседнюю комнату. Там послышался шорох, потом какой-то треск. Через минуту раздался голос Поаниу, обращавшейся к своей змее:

— Нет, нет, не сердись! Это я, твоя слуга Поаниу.

Она вернулась, держа на руках огромную змею. Хвост змеи спускался до самого пола. Под тяжестью ноши старуха с трудом передвигала ноги. Сев на свое место возле очага, она опустила змею на пол. Гремучая змея подняла хвост, украшенный погремушками, и поползла ко мне. Я весь похолодел и хотел было вскочить и выбежать из комнаты, но старуха наклонилась, притянула к себе змею, и, поглаживая ее, сказала:

— Нет, нет! Останься здесь, со мной.