Ошибка Нострадамуса

Гуляя по маршруту Раскольникова, мы, естественно, говорили о Достоевском. Вернее, говорил Марк, а я благодарно слушал. «Христа он не любил, — считал Марк, — хоть и постоянно твердил о своей любви к нему. Он знал в себе эту тягу к тому, другому, мятежному и неукротимому повелителю зла. В потаенном месте души прятал он свою неутоленную тоску по революционной резне, и люба была ему эта тоска, и избавиться от нее он не мог, как не старался. И Ставрогин безумный и жуткий — это отнюдь не Бакунин, как считают многие, а сам Достоевский, раздираемый любовью и ненавистью, кающийся грешник, предавший анафеме заблуждения молодости. И иуды целовали его в губы, которые целовал Петрашевский. И он дрожал и убегал, а проклятые бесы вслед за ним мчались…»

Однажды Марк привел меня к дому у Пяти Углов.

— В этом доме жил Некрасов с Авдотьей Панаевой — первой тогдашней красавицей и одной из первых в России эмансипированных женщин, — сказал он.

— И ее муж Иван Панаев жил с ними?

— Разумеется. Но соперником Некрасову он не был. Славный малый, мот, повеса и ловелас, он предпочитал прелести гризеток и продажных женщин.

— А Достоевский действительно был в нее безнадежно влюблен?

— С первого взгляда. Авдотья Яковлевна была диво как хороша. Смуглая брюнетка с фарфоровым лицом и осиной талией. Да что там Достоевский! Она влюбила в себя весь литературный Петербург. Чернышевский целовал ей руки — ни одна женщина не удостаивалась подобной чести. Умирающий Добролюбов клал ей голову на колени. Некрасов — счастливый любовник, не в силах вынести такого счастья, много раз убегал от нее и снова возвращался.

— А Панаев?

— А Панаев был истинно русский человек, чувствовавший себя лучше всего, когда что-то терял. Журнал отдал Некрасову, а заодно жену и квартиру. Остатки состояния промотал и лишь тогда облегченно вздохнул. Это была полная свобода от утомлявших его обязанностей. Однажды, устав от чувственных удовольствий, прилег отдохнуть на диван — и умер. А ему даже полтинника не было. Некрасов с Авдотьей, занятые выяснением сложных своих отношений, даже внимания на это не обратили.

В переулке Глинки Марк показал мне дом, где жила Марина Басманова — муза Бродского.

— Ты был с ней знаком? — спросил я.

— Я видел ее только раз, да и то мельком, — ответил Марк. — Но мне о ней много рассказывали.

— Она была роковой женщиной? Два поэта сходили с ума из-за нее.

— Не думаю, она по складу своего характера Лилит — самый опасный тип женщины.

— Первая жена Адама, не вкусившая яблока с древа познания, и поэтому не знавшая греха?

— Ну, да. Лилит неведомы ни добро, ни зло. Она не знает ни любви, ни сострадания. Не имеет души, о спасении которой надо заботиться.

В одну из наших прогулок нас занесло в Русский музей на выставку «Советское искусство сталинской эпохи». Там мы увидели монументальные творения сталинских живописцев и плачущих от умиления старых большевиков. Один из них, вдосталь налюбовавшись излучающими оптимизм полотнами, утирая слезы, сел в свой мерседес и отчалил.

— Бывший обкомовский работник, а ныне рэкетир, — с уверенностью сказал Марк. — Дитя перестройки.

* * *

В сентябре 93 года, когда золотисто-янтарные деревья начали уже насыщать воздух тонким ароматом опавшей листвы, Питер был особенно красив. Теплая солнечная погода создавала иллюзию, что лето еще не закончилось. Но к концу сентября погода резко ухудшилась. Начались дожди. Не унимался порывистый ветер. Природа как бы реагировала на происходившие в стране события, за которыми в прямом эфире наблюдал весь мир.

В сентябре Ельцин распустил Верховный Совет Российской Федерации, блокировавший реформы и встречавший в штыки любое начинание президента. Совет отказался подчиниться, сместил Ельцина, назначил президентом Руцкого и, в духе 91 года, призвал народ защитить Белый дом и «гибнущую российскую демократию».

Народ сбежался пестрый, в основном прокоммунистический и национал-фашистский. И конечно же, тон среди них задавали красно-коричневые «башибузуки» Анпилова и Макашова. Белый дом был окружен красными флагами.

На стенах появились антисемитские надписи. На улицах забушевали толпы с красными знаменами и лозунгами: «Назад, в прошлое!»

В эту бурлящую массу и бросил Руцкой с балкона Белого дома клич: «Идите в Останкино!» Руцкой совершенно потерял голову и трагически не понимал обстановки. Властям нужна была кровь, чтобы развязать себе руки.

И она пролилась. Толпа во главе с Анпиловым и Макашовым попыталась штурмовать телецентр. Были жертвы…

Лучшего подарка Ельцину Руцкой сделать не мог.

Си-эн-эн вела прямой репортаж с места событий. Когда люди видели перекошенные злобой лица, слышали вопли: «Назад, в прошлое», они говорили себе: «Тьфу, тьфу! Лучше уж воры, чем эти отморозки!»

Утром 4 октября мы с Николаем Александровичем припадаем к телевизору. Сплошной триллер. Весь мир видит, как президент страны пушками танков расстреливает свой парламент. На Кутузовском проспекте напротив Белого дома тьма зевак. У парапета на мосту сотни зрителей. Еще бы! Такое зрелище пропустить нельзя.