Ошибка Нострадамуса

Согласно Булгакову, добро и зло — это не полярные явления, вступающие в противоборство, а диалектическое единство противоположностей.

Бога и Сатану соединяет нечто большее, чем разорванные связи между творцом и его взбунтовавшимся творением.

Сатана — фигура парадоксальная, неоднозначная, и он всегда был таким: «Я часть той силы, которая вечно хочет зла, и вечно совершает благо», — эти слова гетевского Мефистофеля Булгаков не случайно взял эпиграфом к своему роману. Отпавший от Бога ангел причастен к грехопадению Адама и Евы, а с изгнанием их из рая — к развитию самосознания личности и земной цивилизации.

Не было ни одного крупного художника, не ощутившего на себе в той или иной степени влияния Духа сомнения и отрицания. Момент отрицания неизбежно возникает, когда личность переходит в процессе своего развития из сферы чувств в сферу мысли.

Вот каким видел своего Демона Пушкин:

Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе,
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.

Как видим, пушкинский Демон всего лишь резонер и скептик. В самом же Пушкине не было ничего демонического. Он был и ощущал себя сыном своего века, аристократом до самых кончиков длинных своих ногтей. В ссылке, в Михайловском, ни одну мало-мальски симпатичную дворовую девку не обошел своим вниманием, и не только ни одной из них стихотворения не посвятил — такое ему и в голову не могло прийти, — но даже в памяти его ни одна не осталась. Для него это было сугубо физиологическое проявление жизнедеятельности организма. Душа поэта не принимала участия в столь низменных забавах.

В этом аспекте весьма любопытен рассказ «Барышня-крестьянка». Его герой, Алексей, сын самодура — помещика, получивший приличное воспитание, придерживавшийся передовых взглядов, веривший в возможность построения рабовладельческого общества с человеческим лицом, влюбляется в крепостную девушку и готов ради нее на все.

«Мысль жениться на крестьянке и жить своими трудами пришла ему в голову», и вот он уже готов порвать со своим сословием, опроститься, уйти в народ, как будущие народовольцы.

Жаль, что остался нереализованным этот замысел, столь исключительный по смелости по тем временам. Но Пушкин ведь задумал не трагедию, а легкий водевиль с переодеваниями. Крепостная девушка оказалась барышней из соседней помещичьей усадьбы. Алексей полюбил не крепостную рабыню, а девицу, равную ему по воспитанию и благородству крови.

Бриллиант и в вульгарной оправе остается бриллиантом — такова нехитрая идея этого рассказа, великолепно, впрочем, написанного, как и все у Пушкина.

Иное развитие сюжета для Пушкина было бы неправдоподобным и вульгарным нарушением правил приличия, считавшихся незыблемыми в том обществе, к которому он принадлежал.

Пушкин принимал этот мир таким, каким он есть. В нем не было ни гордыни, ни ущербности, и поэтому Демону нечего было предложить ему.

Лермонтов же с юных лет был обуян гордыней и презрительно относился ко всему на свете, потому что чувствовал над собой авторитет посильнее любого земного. Его Демон совсем не похож на пушкинского резонерствующего мизантропа:

Но я не так всегда воображал
Врага святых и чистых побуждений,
Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ. Меж иных видений
Как царь, немой и гордый, он сиял
Такой волшебно-сладкой красотою,
Что было страшно… И душа тоскою
Сжималася — и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет.

Ну, а тот, кто хотел бы воочию лицезреть «врага святых и чистых побуждений», тому следует обратиться к картине Врубеля «Демон поверженный». Этот шедевр находится в Третьяковской галерее, где я провел когда-то несколько часов, не выходя из зала, где он выставлен.

Необычайная экспрессивность картины, ее удивительная конкретная осязаемость объясняются тем, что художник видел своего Демона, грезил им и писал, что называется, с натуры, работая по 17 часов в сутки. Беда лишь в том, что облик его все время менялся и ускользал. И хотя картина была уже выставлена в галерее «Мир искусства», художник являлся туда каждое утро с кистями и красками, и все менял и менял лицо Демона — до сорока раз по свидетельству очевидцев. Но ведь у падшего ангела великое множество обличий, и ни одно из них нельзя назвать подлинным.