Ошибка Либермана

— Я набиралась мужества для развода, — сказала Морин, глядя в сторону. — Нашла адвоката, поговорила с отцом Бойером из епархии архиепископа. У них есть люди, которые занимаются такими делами.

— Можно попробовать обратиться к отцу Стоуэллу из церкви Святого Нефании, — предложил Либерман. — Он был адвокатом и четыре года провел в Ватикане, рассматривая подобные обращения.

— Кого ты только не знаешь, Либерман? — спросила она, снова глядя на Эйба.

— Возможно, самого себя.

— Как поживает Бесс? В последние несколько лет я пару раз думала позвонить ей, но не хотела ставить в неловкое положение ни ее, ни тебя. Ты когда-нибудь ей рассказывал?

Либерман посмотрел в коридор через стекло в двери кабинета. Чернокожий священник лет тридцати с небольшим вышел из лифта и оглядывался в поисках поста медсестры.

— Нечего было рассказывать, Мо. Мы ничего не сделали.

— Мы думали об этом. Говорили об этом.

— Трудный выдался вечер.

— Там, откуда я родом, говорят, что мысли — это дела, — заметила Морин. — Я не была безгрешна после того, как ушла от Билла, да и он, как видно, тоже. — Она посмотрела через плечо в том направлении, в котором ушла Айрис. — Правда, грехи мои были жалкими, — продолжала Морин. Внезапно она встала. — О чем это я говорю?

— О чувстве вины, — ответил Либерман. — Я тоже чувствую себя виноватым. Ведь я позволил Биллу поехать туда, где в него стреляли, а сам в это время смотрел с внуками бейсбол.

— И в этом вся твоя вина? Оставь эти мысли, у тебя нет причин чувствовать себя виноватым.

Морин мерила шагами кабинет. Либерман сел: оба колена давали о себе знать.

— Ты победила, — сказал он. — Твоя вина больше моей.

— Спасибо, — сказала она сердито.

Морин остановилась и посмотрела на Либермана.

— Пожалуйста.

— Что у тебя болит? — спросила она.

— Колени. Артрит.

— У меня артрит затронул плечи, — вздохнув, сказала Морин.

Либерман встал:

— Однако мне пора вернуться на работу.

— На чашку кофе у тебя еще есть время?

— Пожалуй.

Он обнял ее, успокаивая. Голова Морин покоилась на его плече, волосы щекотали лицо. Она пахла давними временами, и Либерман почувствовал усталость.

А потом Морин Хэнраган заплакала.

Либерман вернулся в полицейский участок почти в одиннадцать вечера. Морин и Айрис стали почти подругами и пошли в кафетерий при клинике, чтобы выпить кофе и съесть чего-нибудь резиноподобного из автомата. Доктор Дип снова заверил Либермана, что у Хэнрагана действительно неплохие шансы, а отец Паркер пообещал остаться с Биллом по меньшей мере до утра, когда придет дежурный священник.

— Это значит, — предположил Либерман, — что, если мой друг умрет, кто-то сможет его соборовать?

— Именно так, — ответил Паркер.

— Билл сказал, что вы — Шустрый Паркер, это правда?

— Да.

— Как колено?

Левая рука Паркера рефлекторно потянулась к левому колену.

— Навсегда зажило, — ответил он.

Либерман покинул клинику после звонка Хьюза. Хосе Мадеру, брата Эстральды, задержали, когда он вернулся домой через несколько минут после того, как Хэнрагана увезла машина «скорой помощи». Полицейский Роберт Шейн двадцати пяти лет оставался на месте преступления и ждал экспертов, когда появился взбешенный Мадера. Не подоспей фотограф «Чикаго трибюн», мужчина мощного телосложения, и не оттащи он Мадеру, тот мог бы убить молодого полицейского. Теперь Хосе, в наручниках, находился в камере временного содержания на Кларк-стрит. Шейну оказали помощь — Мадера наградил его рваной раной на лице и сломал скулу — и отпустили.

Полицейское отделение на Кларк-стрит было освещено ярче, чем закусочная «Уэндиз» на противоположной стороне улицы. Она была еще открыта, и Либерман зашел туда съесть двойной гамбургер и выпить чаю со льдом. Чай у них закончился. Он удовольствовался диетической колой и заказал еще два гамбургера и две бутылки кока-колы навынос.

Когда Эйб вошел в отделение, Нестор Бриггс был еще на работе. Где-то в здании рыдала женщина. Либерман отнес пакет с едой из «Уэндиз» в комнату для инструктажа полицейских бригад. Никаких бригад на самом деле не существовало. Никогда. Их и в прежнем участке не было. Это название восходит к двадцатым годам и даже еще более раннему периоду, когда для борьбы с массовыми волнениями и бунтами, для усмирения враждующих между собой банд были организованы бригады полиции по армейскому образцу.

За одним из столов в этом помещении сидел Хьюз, чего раньше никогда не бывало. Увидев Либермана, капитан встал. В комнате в этот момент они были одни.

— Как себя чувствует Билл? — спросил Хьюз.

Либерман не помнил, чтобы Хьюз когда-либо называл его напарника иначе чем Хэнраган, причем с оттенком раздражения.

— Держится, — ответил Либерман. — Хотите гамбургер?

— Конечно. К черту диету.

— Кола как раз диетическая, — сказал Либерман, подавая Хьюзу гамбургер и бутылку.