Ошибка леди Эвелин

Две другие неуверенно закивали, и я неожиданно поняла причину их отказа.

– Не бойтесь, на оплату это не повлияет.

Девочки снова переглянулись.

– Правда? – пискнула младшая – остроносая, худющая, с россыпью веснушек на курносом носу.

– Правда.

Работницы, подталкивая друг друга локтями, шагнули вперед. На чумазых лицах застыло странное выражение – недоверие пополам с надеждой.

В носу снова предательски защипало. Вот уж не думала, что окажусь такой чувствительной…

– За мной, – переборов жалость, велела девочкам и повела их на кухню.

***

Как ни странно, парнишка не обманул. Сестры действительно трудились так, что и взрослые бы позавидовали. Вместе со мной они отмыли полы в кабинете Каллемана, протерли от вековой пыли окна и люстры, а потом взялись за столовую. И пока я штопала найденную в одном из сундуков гардеробной скатерть – белую, с тонко вывязанным по краям кружевом, – мои работницы, как верткие муравьи, облепили комнату и со сноровкой опытных служанок принялись приводить ее в порядок.

Вскоре благодаря их усилиям старинные ореховые горки засияли отмытыми стеклами, выбитые от пыли бархатные гардины вернули свой первоначальный темно-красный цвет, а высокие узкие окна приобрели необходимую прозрачность.

– Что еще сделать, миледи? – остановившись передо мной, спросила старшая из сестер Верцхен, Ида.

За время, проведенное с этой троицей, я успела выяснить, что все они – единоутробные сестры, а Ларс – обладатель грибообразной шляпы – приходится им братом. Как я поняла, отцы у девочек были разными, впрочем, это неудивительно. В Дартштейне простолюдины редко создавали крепкие семьи. Чаще всего женщины приживали детей от разных мужчин и вынуждены были тащить на себе и дом, и хозяйство, и ораву ребятишек, пока те не подрастали и не отправлялись на заработки. Помню, Милли рассказывала, что ее сестра переехала в Бреголь в ранней молодости, польстилась на посулы заезжего дарта, а тот обрюхатил ее и бросил. «Так ведь ничему Марию жизнь и не научила, – вздыхала Милли. – Еще пятерых от разных мужчин родила, а ни один на ней не женился. Вот и тянет теперь весь обоз. А все почему? У дартов налогов – что грязи, за каждый чих плати! А уж за брачное свидетельство префектуры такие деньжищи требуют, что простой люд давно туда дорогу забыл, так обходятся. Эх, послушалась бы Мария отца, вышла бы замуж за сына кузнеца, глядишь, и жила бы в почете и уважении, а так – срамота одна».

Я отвлеклась от воспоминаний и посмотрела на взъерошенную девчушку.

– Мы все сделали, как вы сказали, миледи, – настороженно глядя на меня, доложила та. – Все отчистили: и полы, и двери, и окна. А Кайла с Метте сейчас коридор заканчивают.

Я отложила шитье и внимательно оглядела преобразившуюся комнату. Отмытые от многолетней грязи полы сверкали, дверная ручка была начищена до блеска, оконные стекла сияли в свете заходящего солнца яркими красными бликами, и им вторили хрустальные подвески на старинной позолоченной люстре. Удивительно, как много удалось сделать! Я рассчитывала, что мы едва с одной комнатой управимся, а тут – и кабинет, и столовая, и даже коридор. Не иначе, сам Бронен нам помог.

Я бросила взгляд на часы. Почти шесть вечера. Интересно, Каллеман сегодня появится? Вчера он ничего не ответил на мой вопрос, но мне почему-то казалось, что вряд ли маг надолго оставит меня одну.

– Что ж, вы молодцы, хорошо поработали, – улыбнулась Иде.

Та серьезно поджала губы, отчего высокие скулы стали еще острее, и чинно, совсем по-взрослому кивнула.

– Спасибо, миледи.

Рыжие косички дрогнули в поклоне. В больших голубых глазах затаилась надежда.

– У вас дома еще братья-сестры есть? – спросила я девочку.

– Да, миледи. Малыш Улф. Он с матушкой.

Ида как-то неловко дернула головой и потупилась.

– И сколько ему?

– Год, миледи.

Дверь открылась, впуская раскрасневшихся Метте и Кайлу, и Ида бросила на сестер быстрый взгляд.

– Мы все сделали, миледи, – зыркнула на меня младшая. Из всех троих она была самой бойкой, и пока мы с ней утром отмывали кабинет, я то и дело ловила на себе любопытные взгляды. А стоило встретиться глазами, как широкий, подвижный рот девчушки растягивался в улыбку, обнажая красивые белые зубы.

– Вижу. Вы молодцы, хорошо поработали. Вот, держите, – я достала из кармана заранее приготовленные четыре рена и протянула их старшей, Иде.

– Благодарствуйте, миледи, – девочка сжала монеты в кулаке и посмотрела на меня с такой признательностью, что мне неловко стало.

– Торбен! – позвала дворецкого, торопясь избавиться от засевшего внутри чувства.

Из коридора донесся грохот. Через минуту он стих, затем послышалось знакомое «чух-шварк», а спустя еще пару минут вместо лукара появилась Марта.

– А Торбен где? – спросила я ее.

Служанка как-то неловко замялась и протянула мне узелок.

– Вот, миледи, как вы просили, – торопливо сказала она. – Тут хлеб, баночка меда и бутыль молока.

Черные глаза-камешки часто-часто заморгали.

– А Торбен где? – снова повторила я.

– Я за него, миледи, – поспешно ответила Марта, тяжело переступив ногами в грубых ботинках.

Похоже, с дворецким что-то случилось.