Ошибка канцлера

– Нет, в слободе жила, глаз в столицу не казала. Да вот с его смертью быстро так все пошло. Анну Иоанновну короновали, а она на меня как есть рассвирепела. В ноги к ней кидалась, молила хоть не ссылать тебя, хоть в покое где ни на есть оставить. Где там! Чтоб духу его не было, чтоб с глаз сгинул!

– Вот и сгинул. Царское слово крепкое, коли на зло, на добро-то его не бывает.

– Озлобился ты, Алексей Яковлич.

– Где озлобился – жизнь узнал, а в ней добра николи не бывает, если ошибкой только. Оглянуться не успеешь, и нет его, добра-то.

– Так и сидела я в слободе. Дом новый поставила. Знаешь, Петруша Трезин строил.

– Жив Петр-то? Поди, баудиректор теперь.

– Да нет. Жив-то жив, строит, от двора заказы имеет. Баудиректором Расстреллия поставила.

– Это того-то, покойной императрицы любимца?

– Того самого. Зато архитект какой удивительный. Вот поедем мы с тобой, Алексей Яковлич, в театр московской, увидишь, красота какая. Пять тысяч человек оперу смотрит. А убор какой распрекрасный – все посланники европейские диву даются.

– А Петр-то что?

– Да вот по Конюшенному ведомству дела у него. Что так смотришь? В лавре Александро-Невской строительство продолжает. Еще церковь новую в Преображенской солдатской слободе кончает. Чего ему еще, разве плохо?

– Да я что, ваше величество. Повидаться бы мне с ним.

– Повидаешься непременно. Велю приказать, чтоб домой к тебе явился.

– А во дворце он не бывает?

– Что ты, Алексей Яковлич, нешто дворец для архитекта место? С Растреллием иной раз по делам и говорю, так Растреллий граф, особа титулованная. Ему можно, хоть и архитект по занятиям. К тому же в Канцелярии от строениев всеми архитектами ведает. А ты – Трезин!

– Простите, ваше величество, где мне дворцовые порядки знать.

– А изменился ты, Алексей Яковлич, ох изменился! Нехороший какой стал.

– Что там, старый просто.

– Ну какая там у тебя старость – едва тридцать минуло. А седина вот, морщины... Да Бог милостив, поживешь на вольных хлебах, все вернется.

– Что все-то, ваше величество?

– Веселость твоя. Ловкость. Помнишь, как танцевать-то мог – ночь напролет без роздыху. Только мы с тобой вдвоем и вытерпливали, другие все как есть с ног валились, а нам хоть сначала начинай. Да что я о прошлом все. О нынешнем толковать надо. Вот указ мой, Алексей Яковлич, быть тебе генерал-майором и в Семеновском лейб-гвардии полку майором, а еще грамота на поместья во Владимирской губернии и на Волге, сама выбирала – расчудесные. Благодарить не смей – то ли тебе за невинное претерпение должно. А меня-то ни про что спросить не хочешь ли?

– Да я вот про деток..

– Живы-здоровы, Алексей Яковлич, и не узнаешь, поди.

– Где узнать! И сынок?

– И дочка твоя, Августа свет Алексеевна.

– Повидать бы...

– Приходи к обеду, вот и увидишь, обоих увидишь за столом-то. Только вот зовутся-то они, чтобы знать тебе, племянниками госпожи Шмидтши, да знал ты ее, знал!

– Музыканта Шмидта жена, что ль?

– А как же! Еще толще стала, усы черные, густющие вырастила, таким басом гудит, люди оборачиваются – никак где мужик спрятан. Помнишь, еще нас своим голосом пугала, как в сад искать шла? Вот и улыбнулся, голубчик мой, вот и ладно.

– Пока разрешите откланяться, ваше величество. К обеду убраться надо, в порядок себя привести.

– А ты не заботься, Алексей Яковлич, все, что потребуется, у Чулкова спроси. Он тебя и в дом новый отвезет.

– С вами, значит, Чулков-то?

– А как же, да с таким камердином своей волей нипочем не расстанусь. Упрежден он, чтобы во всем о тебе позаботиться. Новости от него все узнаешь, перемены.

– Так пойду я, ваше величество.

– Ступай, Алексей Яковлич, ступай с Богом, только... Помнишь, певчий у нас в слободе был, из Малороссии привезенный, тезка твой?

– Алешка Разумовский, что ли?

– Так вот не дивись, что за столом его встретишь. Григорьич он по батюшке, ты запомни.

Лондон Министерство иностранных дел Правительство вигов

– Наш польский резидент сообщает, что Михаил Бестужев приехал в Польшу. Что же с лопухинским делом, Гарвей?

– Я как раз готовлю русский доклад, милорд. Оно закончено.

– На следствие понадобилось меньше месяца?

– И на приведение в исполнение приговора.

– Императрице не терпелось расправиться с придворными красавицами. Какие же наказания она нашла для них?

– Лопухину с мужем и сыном после урезания языков колесовать. Прочим – смерть на плахе.

– Против них были получены сколько-нибудь серьезные показания?

– К свидетелям были применены пытки, милорд.

– Ах так! Значит, Алексей Бестужев был прав в своих предположениях – мнимая угроза со стороны Брауншвейгской фамилии. Но вы сказали, что приговор осуществлен. Неужели...

– О нет, милорд, императрица проявила милосердие. Для Лопухиных дело ограничилось урезанием языков.

– И все же. Как женщины умеют быть жестоки.

– И наказанием кнутом, после чего все осужденные направлены в Сибирь пожизненно.

– А остальные? Госпожа Бестужева?

– Кнут и Сибирь.

– Что же произошло со старшим Бестужевым? На каком основании он был освобожден из-под ареста?