– И охота вам, государыня, такое поминать. Было – прошло, и как камень в воду. Благо вот вы живы, царствуете благополучно и, дай бог, долгие годы на радость нам всем процарствуете.
– Благодарствуй, Алексей Петрович. А что же с сыном-то?
– Да ничего я о нем не знал. К чему он мне? А принцесса все дознавалась, не верила, хотела за родителем моим посылать. И послала бы, кабы не ваше счастливое воцарение.
– Ну что ж, ступай с Богом, Алексей Петрович. Вин на тебе никаких противу меня нет. Живи себе спокойно. Службу, время подойдет, тоже тебе найдем. Без дела сидеть не будешь.
– Ваше императорское величество, ничем я не заслужил доверия вашего, чтоб к словам моим прислушиваться вы стали, и все же разрешите слова два молвить – сердце не на месте.
– О чем ты?
– Слыхал я распоряжение ваше, чтоб чернеца Пахома разыскать и в Петербург привезти.
– Верно, искать его начнут. Да тебе-то что?
– Ваше императорское величество, отмените указ!
– Что такое?
– Не надо вам Пахома искать, ни к чему.
– Да ты знаешь, разговор-то о ком. Ведь это поп церкви московской Воскресения в Барашах у ворот Покровских, который нас с Алексеем Григорьичем...
– Простите, государыня. Не надо ничего вам мне говорить, а мне, покорному слуге вашему, слушать. Только вот как раз этого попа вам и не надо. Во время венчания окромя него кто в церкви был?
– Никого. Да мыслимое ли дело, чтоб со свидетелями.
– Вот то-то и оно. Один поп какой свидетель, да, может статься, его уж и в живых нет. Поди, не молоденький был.
– Ах вот ты о чем! Да ведь мне перед Алексеем Григорьичем себя не оправдать, с чего это вдруг ото всего откажусь.
– И не оправдывайте, государыня! На то у вас власть, чтоб сказать, что не хотите, аль того лучше – весточку имеете, что уж и нету его, попа того.
– Разве что...
– Послушай, государыня, доброго совета – еще не раз его вспомнишь, а с ним и Алексея Бестужева за верную службу. Может, тогда ты сердце свое тешила, а теперь какой во всем этом для императрицы резон. Без свидетелей всегда сподручней.
– Тогда о семье узнать надо, помочь, если что.
– И этого, государыня, не надо. Слухи пойдут, разговоры, почему о них, не о других заботишься. Еще хуже выйдет.
– Так что ж, отступиться, по-твоему, что ли?
– Зачем – отступиться, государыня! Все и без вашего величества сделать можно, без шуму. Узнать, прихожане кто, тем, что познатнее, подсказать. Много ли поповской семье надо – пустяки одни.
– Экой ты, Алексей Петрович, осмотрительной!
– О вашем императорском величестве забочусь. Мало ли зла вас в жизни коснулось, может, хватит? Может, и в спокое пора вам побыть, молодостью попользоваться.
– Какая молодость, Алексей Петрович, я в полтавской год родилась.
– Знаю, государыня, все знаю, да разве тридцать два годика – такие лета, чтоб о них поминать. Цвести вам и цвести, людей красотой да весельем радовать.
– Добрый ты, однако, Алексей Петрович. Всегда думала, и сердца у тебя нет.
– За что ж так, ваше величество! Только сердце не на каждый случай показать можно – себе дороже станет, жалеть-то никто не будет.
– Слушай, Алексей Петрович, ты завтра к обеду приходи, вот мы и решим, какую должность тебе определить. А указ, чтоб снять с тебя вины все, я сейчас бы подписала, да еще составить надо.
– Может быть, государыня, вы бы к такому снизошли? Если что не так..
– Ах он с собой у тебя. Вот и ладно – давай подпись поставлю, тянуть-то нечего.
Лондон
Министерство иностранных дел
Правительство вигов
– Приятная новость, милорд! Алексей Бестужев назначен вице-канцлером.
– Уже! Однако наш старый друг не теряет времени. Как это случилось?
– Подробностей еще нет. Известно, что у него состоялся первый разговор с императрицей Елизаветой, от которого все ждали наихудших последствий. Вместо этого императрица рассталась с ним как со старым другом.
– Содержание разговора?
– Неизвестно.
– У самого Бестужева никто не пытался узнать?
– Пытались. Бестужев уклонился от ответа.
– Что же дальше?
– На следующий день Бестужев явился к императорскому столу и был объявлен вице-канцлером.
– Но значит, уже велись приготовления?
– По-видимому, нет.
– Блиц-турнир? В это трудно поверить.
– И тем не менее, милорд. Заявление императрицы поразило даже Лестока, не говоря о Шатарди.
– А среди русских?
– Михаил Воронцов был неприятно удивлен. Он враждебен Бестужеву.
– Вы не преувеличиваете?
– О нет, милорд. Михаил Воронцов почти пятнадцать лет оставался камер-юнкером цесаревны, снабжал ее деньгами и мог только завидовать Бестужеву, который в бытность свою в России его не замечал.
– Значит, результат какого-то разговора, который велся, может быть, даже не за столом. О чем толковали за обедом?
– Решительно ничего примечательного. Императрица говорила о новом соборе, который намеревается построить в Преображенском гвардейском полку в честь дня своего восшествия на престол, о размерах, деньгах, возможном строителе.
– Не может быть. Рассмотрите еще раз донесения.