Ошибка грифона

Мефодий недоверчиво посмотрел вниз, пытаясь заглянуть себе под ноги, и опять неуклюже шлепнулся, ушибив колено. Но теперь он уже знал, что ему делать и где ошибка. И, вскочив, сразу оторвался от земли. Поднялся метра на два, снова снизился и, экспериментируя, стал загребать крыльями то сильнее, то слабее. То сближал их, то полностью расправлял. И каждое движение чутко отзывалось на полете.

— Отлично! — похвалила Дафна. — Понял как? А когда скорость выше — там уже достаточно перо немного подвернуть. А теперь лети за мной! Если голова будет кружиться — сразу снижайся!

Указывая Мефу, что ему делать, она вертелась перед ним как бабочка. И спиной вперед летела, и в воздухе зависала. В ее движениях была та же дразнящая легкость, что и у Варсуса.

Сохраняя в воздухе хрупкое равновесие, Мефодий осторожно наклонился вперед. Руки сразу стали задевать за крылья, и он прижал их к груди. Потом спохватился и опять вытянул руки, готовясь страховать голову, если будет падать. Слушая команды Дафны, он потихоньку загреб крыльями, но тотчас, чувствуя, что начинает проваливаться, панически замахал ими.

— Не барахтайся! — велела Дафна. — Вперед! Потихоньку! Заметь: ты получил уже готовые крылья! А вообще-то первые десять тысяч лет, пока крылья растут, стражи не летают!

Мефодий зачерпнул крыльями воздух и немного продвинулся вперед.

— Молодец! А теперь лети за мной!.. Выше трех метров не поднимаемся!

И Буслаев послушно полетел за ней, чувствуя себя ребенком, который учится ходить. Он летел! Сам! Постепенно восторг нового его состояния — восторг, который не мог заглушить даже Тартар, — начинал охватывать его. Кровь Демида Буслаева начинала просыпаться в нем, наполнять радостью полета.

Экспериментируя, Меф то нырял немного вниз, то кренился вправо, чтобы описать в воздухе дугу. Один раз он попытался даже подогнуть крылья, одновременно распушив крайние перья, как это делала Дафна, когда скользила над самой землей, и закончилось все тем, что он метра четыре проехал на животе, собирая все колючки.

— Осторожно! — сказала Дафна. — У тебя может начаться кризис второго часа! К концу второго часа практики всякому новичку кажется, что он профи. Он начинает форсить, и потом его кости собирают в мешочек.

— Да осторожен я, осторожен! — огрызнулся Меф, не любивший нотаций.

Постепенно пирамиды становились все ближе.

Глава двадцатая Близость утра

Меня всегда волновал вопрос: почему человек не желает учиться на чужих ошибках? Что в розетку пальцами лезть нельзя — тут он еще готов чужому опыту поверить, а вот в чем-то главном никогда не поверит.

Эссиорх

Корнелию не спалось. Он ворочался, ворчал на Добряка, который шумно чесался на полу, одолеваемый блохами. Простыня сбивалась. Сгоряча Корнелий вообще сдернул ее, собираясь спать на матрасе. Но на матрасе обнаружились какие-то пристроченные тряпичные клочки, а это оказалось еще хуже.

Когда же Корнелий разобрался с клочками, то понял, что дело было не в клочках даже, а в холоде. Масляный радиатор сгорел накануне вечером, когда Корнелий вздумал сушить на нем мокрый свитер. Высохнуть-то свитер высох, но из мести уронил несколько капель на металлические кишочки перегревшегося радиатора.

Спасаясь от холода, Корнелий натянул куртку. Под курткой телу стало тепло, но мерзли ноги. Тогда он додумался засунуть их в рукава, а сам кое-как накрылся одеялом и курткой. На молнии был бегунок с язычком, оказавшийся как раз в районе подбородка. Сам не зная зачем, Корнелий сунул бегунок в рот и стал сосать его как леденец. Потом опомнился и выплюнул.

«Я идиот! — подумал он угрюмо. — Все мои поступки — это поступки идиота! Зачем я заставляю себя спать, если мне холодно и противно?»

— Потому что ночь! — ответил Корнелию голос его здравого смысла.

— И чего?

— А того, — назидательно передразнил здравый смысл, — что ты больше не страж! Живи как человек! Ночью спи, а днем занимайся делами! Устройся на работу, или сойдешь с ума! На обычную человеческую работу! Эссиорх достанет тебе документы!

Корнелий лягнул в темноту засунутой в рукав куртки ногой, пытаясь пнуть свой здравый смысл, но, разумеется, смыслу этим ничуть не повредил. Зато сбросил с себя одеяло, поцарапал подбородок молнией, и ему опять стало холодно.

— У меня даже фамилии нет! — жалея себя, всхлипнул бывший страж.

— Ну и что? Возьми себе фамилию Корнельчуков!

— Как Корней Чуковский, что ли?

— Он был Корнейчуков! — не растерялся здравый смысл.

Будущий Корнелий Корнельчуков опять лягнул темноту.

— И кем я могу работать?

— Да кем угодно. Хоть официантом в кафе!

— Не-е-ет!

— Тогда в оркестре. Или репетитором по музыке, — непреклонно заявил здравый смысл.