Ошибка грифона

Варсус же охотился на девушек своей беспомощностью. Например, ходил с оторванной пуговицей на рубашке или надевал свитер наизнанку, так что видны были все швы и этикетка. Девяносто процентов девушек проходили мимо Варсуса, недовольно косясь на него или вовсе его не замечая, зато у оставшихся срабатывал материнский инстинкт. Они кидались к Варсусу, начинали, шепча, показывать ему на свитер или оторванную пуговку, а в ответ Варсус смотрел на них взглядом поэта и произносил что-нибудь эдакое, соответствующее случаю. Типа: «Сударыня! Небо подарило мне вас, а оно ничего не делает случайно!» Глаза у него при этом сияли, и сам он был такой беспомощный, что многим хотелось вытирать ему нос или завязывать шнурки. Смешно было наблюдать, как Варсус роняет в метро мобильник, который сразу рассыпается на несколько частей, и к нему бросаются одна-две девушки и помогают собирать.

— Варсус! Ты же лучший меч света! Как ты себя ведешь? — с укором спросила Дафна после того, как пастушок с торжеством показал ей телефончик очередной спасительницы.

— Какой он меч-то? — взревновал Мефодий. — Лучший меч — это я. Он лучшая дудка света! Гроза всех телефонных будок и столбов, у которых открываются глазки и вырастают лапки!

Поболтавшись по городу и окоченев, они зашли в уличное кафе. Тетенька в шерстяных перчатках без пальцев раскладывала на тарелках бутерброды в пленке.

— Можно три кофе? — попросила Дафна. — Пожалуйста, капучино или эспрессо!

— У нас есть только кофе-растворимо, — сказала женщина, и они согласились на три «растворимо».

Стенки кафе были из шнурованных полотнищ брезента. Теплый воздух вдувался внутрь через огромный мотор со спиралями как у фена. Варсус уселся к мотору под струю теплого воздуха.

— Ты же не против? — спросил он у Мефодия, имея в виду, что, может, тот и сам так хотел.

— Это хорошо, что ты у меня спрашиваешь! Всегда спрашивай! Сразу видно, кто тут главный! — похвалил Буслаев. Он явно задирал Варсуса, на деле собираясь проверить, чего стоит эта лучшая дудка света,

И Варсус — это Дафна видела точно — был не против подраться с Мефом. Только проявлялось это по-своему. В движениях у пастушка возникало нечто жалобное, провоцирующее на щелчок по носу. И Буслаев тоже это почувствовал.

— Знаешь, я тебя даже побаиваюсь! Ты похож на положунчика! — расхохотавшись, сказал он.

— На кого, на кого? — переспросил Варсус. Его взгляд из василькового постепенно делался василисковым.

— На положительного героя. В каждом американском фильме есть такой положунчик. Разумеется, бывший супермен и герой всех войн. Теперь отошел от дел, живет на ферме и разводит кроликов. И тут появляется банда негодяев. Положунчик не хочет с ними связываться, считая, что он уже свое отвоевал. Три четверти фильма бандиты вытирают об него нос, отбирают игрушки, поджигают ферму, наконец убивают его любимого кролика. А весь зал терпеливо ждет, пока положунчик обретет моральное право взять пулемет и замочить всех к чертовой бабушке!

Дафна невольно улыбнулась, оценив точность характеристики. Действительно, Варсус и Мефодий задирали друг друга почти непрерывно. Но Буслаев делал это в лоб, без большой затейливости, методом «Ворота, ворота! Я баран! Иду напролом!». Варсус же пока чуть отступал и казался образцом терпения. Но в этом терпении было что-то дразнящее, заманивающее, обманчиво смиренное. Точно сильный противник намеренно позволял чуток покуражиться над собой, чтобы получить моральное право врезать посильнее ему.

— Не дождешься! Не возьму я пулемета! — буркнул Варсус, но, видимо, был уже недалек от этого.

Дафна выудила из рюкзака одетого в комбинезон Депресняка и, пытаясь накормить, щекотала ему нос сушеными кальмарами.

— Надо где-то переночевать! — сказала она. — Поздно уже. Может, к нам, в общежитие озеленителей?

— Нет уж, — сказал Варсус. — Никаких общежитий! У меня есть идея получше!

Он погрел руки о стаканчик, выпил свой «растворимо» и таинственно позвал Мефодия и Дафну за собой.

Вскоре они уже были на месте.

* * *

Мефодий стащил мокрую куртку.

— Ну и где тут можно одежду повесить? — спросил он.

— Где хочешь, там и вешайся! — разрешил Варсус. Буслаев накинул куртку на батарею и расправил ее, чтобы она сохла.

— Да нет проблем! — сказал он. У него никогда не было проблем, зато потом они всегда возникали у окружающих.

— Все же я хотела бы понять, зачем мы сюда забрались! — сказала Дафна.

— А что, разве плохо? — удивился Варсус. — Тепло. Дождь не капает. Датчики везде. Климат-контроли. А виды какие! Лучше, чем в любом отеле.

— Все равно как-то неудобно!

— Чего неудобного-то? Мы не пачкаем. Газетку постелили. Культурно сидим и режем себе колбаску, — продолжал бубнить Варсус. — А если тебе категорически не нравится Третьяковская галерея, тогда пошли в Исторический музей!

— Нет уж! Раз пришли в Третьяковку, будем сидеть в Третьяковке! — заупрямился Буслаев.

У него с двенадцати лет была жуткая аллергия на музеи, театры, выставки и любые организованные зрелища. Единственное, что могло его развлечь, — это перспектива поудирать от охраны и подурачить камеры. Дафна улыбнулась.