Ошибка грифона

На валькирий Аидушка посматривала виновато и рассеянно подергивала плечиком. По всему было заметно, что она находится при исполнении и готовится «чикать» тех из них, которым не повезет в бою. Пока же Плаховна вкушала заслуженный отдых. Вытягивала ножки, прихлебывала из фляжки, а потом, окончательно развеселившись, облачилась в белую фанатскую майку и принялась размахивать трещоткой.

Такие трещотки продавали, шныряя между рядами, шустрые комиссионеры и брали за них недорого: по гнилому эйдосу. Причем брали и совсем погасшие эйдосы, если усматривали наметанным глазом, что из них еще можно извлечь хотя бы капельку радости, хотя бы одно светлое воспоминание или мгновение бескорыстной юношеской любви.

Суккубы и комиссионеры уже были тут как тут. Все собрались, со всей Москвы. Да что там из Москвы — отовсюду! Это ж какое событие! Когда еще скромным служебным духам удастся побывать на таком бое! Суккубы прохаживались под ручку, скромно опуская глазки и краснея при виде стражей мрака. Так как стражей мрака было много, то и краснеть суккубам приходилось фактически в режиме уличного светофора. Комиссионеры, напротив, старались привлекать к себе как можно меньше внимания. Жались по уголкам, не забывая рыскать глазками. Сидит такая нюня в уголке, жмется, кажется тише воды и ниже травы, а на самом деле не только все заметит и на карандашик возьмет, а и под асфальтом все просветит, если обнаружит там что для себя полезное.

Как мошки роились суккубы и комиссионеры. С каждой минутой становилось их все больше, больше. Вскоре уже и яблоку негде было упасть. Когда они совсем уже стали путаться у стражей под ногами, рыжебородый Барбаросса вышел из себя и длинным мечом буквально пропахал толпу суккубов и комиссионеров. Полетели во все стороны надушенные тряпки. Покатились пластилиновые головы.

Но и тогда суккубы с комиссионерами не сгинули, а лишь перестали наглеть и пересели на крыши ближайших домов. Облепили не только крыши, но и козырьки магазинов, провода, все облепили. Дома на Большой Академической пестрели теперь ярчайшими нарядами. Служебные духи мрака сидели на подоконниках, болтали ногами, а за их спинами к стеклам липли носы хозяев квартир. Тем все мерещилась нескончаемая колючая метель.

Изредка кто-нибудь из комиссионеров сваливался вниз и, сопровождаемый ледяным блеском отколовшихся сосулек, расплющивался об асфальт, и это крайне веселило остальных.

Стражи света стали прибывать ближе к двум. Они держались обособленно и на трибунах сидели тоже отдельно, в своих секторах. Пуфс, опасавшийся, что битва валькирий и Черной Дюжины перерастет в общую битву света и мрака, придавал этому особое значение.

Мефодий, Дафна и Варсус подошли пешком и остановились довольно далеко от трибун, у трамвайных путей. Где-то здесь, у трамвая, они договорились встретиться с Иркой и Багровым, но не обговорили точно, на какой остановке. Чтобы не потерять Дафну в толпе, Мефодий придерживал ее за локоть. Варсус тоже придерживал ее за локоть, только с другой стороны. Депресняк же, которого Дафна успела забрать у Эссиорха, сидел у нее на плече, вцепившись когтями в куртку.

Не найдя ни Ирки, ни Багрова, они ухитрились пробиться к ледяной крепости. Редкая цепочка златокрылых раздвинулась, пропуская их. Валькирии уже все были здесь. Сидели вокруг большого костра и грелись. Отрывавшиеся от костра алые искры устремлялись вертикально вверх, точно эйдосы, спешащие в Эдем.

С Мефодием валькирии поздоровались приветливо, но все же от счастья, что он стал златокрылым, никто не умер. А Радулга — та даже и усмехнулась, увидев на его груди золотые крылья. Чтобы никого не дразнить, Мефодий спрятал их под куртку, где они не бросались в глаза. Зато Варсусу валькирии были очень рады. Его сразу окружили. Шутки, смех. Буслаев и не подозревал, что они хорошо знакомы.

— Он меня когда-то тренировал! — сказала Фулона Дафне.

— О нет, это вы меня тренировали! Я получил неоценимый опыт! — приложив руку к груди, поправил Варсус.

Вид у пастушка был такой скромный и одновременно самодовольный, что Мефодию захотелось натянуть ему на глаза лыжную шапку.

Через минуту Варсус уже отхлебывал из пустой банки из-под сгущенки чай и пошучивал с валькириями. У пастушка был исключительный дар общения с женщинами. Причем не только с красивыми, но даже и с самыми противными, вредными особами. Он не признавался в любви, не лебезил, но безошибочно находил ключик к каждой. Мефодию легко было представить, что, если к Варсусу прибежит женщина с топором, чтобы его убить, пастушок охнет и, прижимая ладони к груди, воскликнет: «Ах! Какой у вас лак для ногтей! А почему вы выбрали именно такой цвет?» И через минуту счастливая женщина, выронив топор, будет мирно готовить ему супчик или штопать носки.

Но сегодня Варсус был другим, грустным. С отрешенным лицом он смотрел в костер. Держал у лица жестянку с чаем и не замечал, что чай из нее капает на угли. Лишь услышав шипение, Варсус вздрогнул и, точно очнувшись, отдернул руку.

Радулга и Ламина, стоя рядом, осматривали трибуны.