По словам Белоголового, "он лишился сна, аппетита, все его нравственное существо было потрясено" несправедливостью, с какой его, вчерашнего кумира, казнили и распинали. Сплетни и клевета сделали свое дело. Теперь, возвращаясь домой, Сергей Петрович уже не протискивался через толпу больных, желавших от него излечения, лишь одинокие старухи глядели жалобно:
- Спаси нас, батюшка Сергей Петрович.
В один из дней он поднес к стеклу записку, в которой спрашивал: как здоровье Наума Прокофьева? "Поправляется", - написал в ответ ординатор, и Боткин молитвенно перекрестился:
- Так я же ведь смерти ему и не желал.
Между тем газетная клевета иногда смахивала на политические доносы, а слово не воробей - его не поймаешь. Сергея Петровича без зазрения совести винили в отсутствии патриотизма (?), в тайных связях с нигилистами (?), будто он играет на бирже (?) и потому, мол, злодейски решил уронить курс русского рубля (?); наконец, фантазия врагов дошла до такой степени, что Боткина обвинили даже в том, что он выдумал (?) чуму в Ветлянке - на страх России и на пользу ее врагам.
Наум Прокофьев был выписан из клиники и ушел домой своими ногами, снова подметать панели перед Михайловским замком.
Сергей Петрович после этого прожил еще десять лет, но силы его были уже подорваны - травлей! Он, великий клиницист, спасавший многих людей от смерти, скончался от приступа грудной жабы (нынешней стенокардии). Но даже лежа на смертном одре, Боткин оставался уверен в точности своего рокового диагноза, и жена слышала от него последние слова:
- Ошибки с моей стороны не было. Я только не смог разгадать самой природы этого странного заболевания. Помнишь ли казачку Анюту Обойденову? Ведь она тоже выздоровела.
Давние споры об этой "ошибке" доктора Боткина, временами угасая, иногда снова возникают и в наше время, словно пламя из пепла тех костров, что давно загашены. Сейчас некоторые из ученых склонны думать, что дворник Наум Прокофьев переболел туляремией, которая в ту пору еще не была известна медицине. Но для нас имя Боткина сохранилось в святости.